Меня провели по длинным коридорам аэропорта Хитроу, мимо паспортного контроля, где мы обошли стороной все очереди, а затем – через зал с багажными лентами. Мы вышли на парковку, где уже ждала машина, готовая отвезти меня в отель. Воздух был прохладным и свежим; судя по всему, недавно прошел дождь, и на машинах поблескивали капли воды. Дорога до центра Лондона заняла почти два часа.

Отель был одной из жемчужин Челси, тайну которой тщательно оберегали. Тихое убежище в таунхаусе, всего в нескольких минутах от Слоун-сквер. Стоило переступить порог, и тебя захватывал водоворот узоров и красок, с мягкой мебелью всех цветов радуги. Я заселилась и сразу вышла в ближайшую аптеку за предметами первой необходимости, все время обдумывая, как привести в действие свой план.

•

В мой восемнадцатый день рождения, после той травмы на горнолыжном склоне, когда я носила классические белые кеды с красной и синей полоской по канту подошвы, делала вид, будто не падаю духом, и разъезжала повсюду на велосипеде, кто-то решил, что мне стоит научиться стрелять. Этим кем-то был Эд.

Охранники в Саличе носили оружие, но никогда не приближались с ним к дому и тем более не заходили внутрь. Оно хранилось в садовых сараях с красными геранями. В каждом стоял сейф с кодовым замком. Mãe не выносила оружие, что вполне объяснимо: все-таки она была врачом. Макс тоже не был его поклонником, но мирился с его присутствием.

Эд любил похвастаться, что обращаться с оружием его научил высокопоставленный офицер из элитного спецподразделения. Для Эда стрельба была важным навыком, и он уговорил родителей позволить ему заняться моим обучением. Опасно жить в мире, где к оружию легко получить доступ, когда сам им пользоваться не умеешь, – таков был его довод. Между нами говоря, ему просто нравилось ощущать вес пистолета в руке. В одном из своих фильмов он даже цитировал старую американскую поговорку: «Бог создал людей, а Сэм Кольт сделал их равными».

Тем летом я занималась стрельбой каждый день в течение двух недель – после обеда, но до ужина. Эд подошел к нашим урокам как инструктор по вождению: прежде чем пустить за руль, объяснил устройство автомобиля и двигателя.

– Выстрел – это, по сути, результат работы механизма, козочка, – поучал он меня. – Все начинается с ударника: он бьет по капсюлю патрона. – Эд показывал на каждую деталь, о которой шла речь. – Потом заряд пороха толкает пулю, и та вылетает из ствола.

– Если прицелиться как следует, пуля пройдет сквозь кожу, раздробит кости и повредит органы, – предупредил Эд. – Или пробьет мишень из бумаги в нескольких метрах от тебя.

Мы использовали не бумагу, а чеснок. Эд велел охраннику покрасить головки чеснока в разные цвета и подвесил их на длинных нитках к ветвям деревьев на разной высоте.

Я не боялась держать пистолет, но не испытывала ни прилива адреналина, ни благоговения. Просто выполняла инструкции. Для тренировок мы использовали пистолет калибра девять миллиметров.

Научиться попадать в цель было непросто. Из-за близорукости мне приходилось надевать очки, без них я мазала. Но я быстро освоилась, хотя так и не привыкла к отдаче в запястье и плечо в момент выстрела.

Завершив последний урок, Эд поздравил меня с окончанием курса и подарил Glock G43X – мой первый собственный пистолет.

– Запомни, козочка, – сказал он перед этим, – оружие без стрелка – всего лишь кусок металла.

«Особенно если стрелок в очках», – подумала я.

•

Тем вечером в Лондоне мы с Эдом встретились чуть раньше девяти. Я провела день, гуляя по Найтсбриджу, потом прошлась через Гайд-парк к Грин-парку и оттуда – в Мейфэр. Прогулка помогла мне привести мысли в порядок. Я собиралась заглянуть в универмаг «Фенвик» на Бонд-стрит. Обожала делать покупки именно там. Но оказалось, что он закрылся. Как ни крути, а Лондон без «Фенвика» – совсем не Лондон.

Ресторан находился недалеко от Беркли-сквер, за глянцевой зеленой дверью, перед которой лежал коврик с надписью «Benvenuti a tutti. Добро пожаловать всем». За дверью – элегантный бар с приглушенным светом, пышные шторы и кресла, обтянутые бархатом темно-бордового цвета. К этому часу почти все посетители уже разошлись, оставалось всего два-три занятых столика, официантки убирали посуду и снимали скатерти. Эд выбрал столик подальше от шумной кухни, облицованной желтой плиткой.

То ли он пришел рано, то ли я немного опоздала, но на столе уже стояли всевозможные закуски: брускетта с помидорами, жареная полента с сыром, буррата, фокачча, карпаччо… Еды для двоих было слишком много, но Эд всегда ел именно так – брал по чуть-чуть от всего, растягивая удовольствие на два часа.

Я пошла в уборную помыть руки. После прогулки я чувствовала себя бодро, но мне было зябко. Надо было надеть пальто потеплее. Когда я вернулась за стол, меня уже ждала дымящаяся тарелка минестроне.

– Знаю, что ты любишь горячее, козочка, – сказал Эд, – поэтому заказал тебе суп.

О тех, кто ему нравился, Эд помнил все: их дни рождения, любимые блюда, излюбленные места для путешествий, даже клички домашних животных… Не то что Макс, который принципиально не хотел знать о людях ничего личного. Я села и положила на колени белую салфетку. Мы ели молча. Молчание и вкусный овощной суп – вот чего мне сейчас не хватало.

Я спросила, что он делал в моей стране.

– Осматривал пару локаций. – Эд оперся локтями о стол и сцепил пальцы. – Идиоты из Голливуда не дают мне покоя. Новое поколение меня не жалует. Похоже, чужая слава их раздражает.

Несомненно, дело было в его новом фильме.

Я читала, что страховые компании не хотят с ним работать из-за слишком высоких рисков, связанных с его возрастом. Эд не сдавался и обвинял их в дискриминации. Но хуже всего то, что Голливуд, похоже, отправил его в отставку. Эду приходилось сотрудничать с европейскими продюсерами в надежде снять свой последний шедевр и удалиться в закат. Однако труднее всего было найти хороший сценарий.

– Они суют мне одно барахло. А я – никто, если мне не напишут приличные реплики, – сказал он, положив подбородок на сложенные руки. – Чем круче технологии, тем беднее воображение. Скоро сценарии станут такими тупыми, что мы вернемся к немому кино.

Официант принес еще