Когда я села, в салон вошел Эд Попплстон в своем знаменитом мятом плаще от «Бёрберри» и панамской шляпе, с пачкой газет под мышкой и посадочным талоном в руке. Этот человек напоминал оживший старый кожаный чемодан, весь облепленный разноцветными наклейками и эмблемами городов мира.

•

Иногда мы с Максом играли в шахматы. Во время партии он разговаривал со мной, делился мыслями или же просто радовался победе. Я помню один снежный декабрьский день, когда весь дом был украшен в цвета Рождества: красный, золотой и зеленый. Тогда Макс раскрыл мне секрет финансового успеха:

– Найди людей, у которых есть деньги. А потом сделай их своими деловыми партнерами.

Неужели все так просто?

– А как же мораль? – спросила я.

– Никак. – Он сделал рокировку и переместил короля в безопасное место. – Те, кто стремится к власти, оставляют мораль позади. Единственное, что имеет значение, – это личная выгода.

Макс изучал мировую литературу в университете и окончил его с отличием лишь благодаря умению блефовать.

– Убедительный блеф – ключ к победе, – часто повторял он.

Иначе как бы он смог попасть в жюри конкурса «Мисс мира», который где-то в семидесятых проходил в отеле «Эксельсиор» в Дубровнике? Еще одним членом жюри был Эдвард Попплстон, звезда лондонского Вест-Энда и голливудских фильмов. Именно там они познакомились и стали друзьями на всю жизнь.

•

Эд устроился напротив в том же ряду и бросил газеты на пол, частично перегородив проход. Стюардесса присела на корточки, собрала их в аккуратную стопку и предложила Эду напиток. Я даже не знала, что он в стране.

Пилот объявил, что нас ожидает хорошая погода, произнес заученный текст о стандартной высоте и скорости, а затем перечислил столицы, над которыми мы пролетим. Самолет отъехал от гейта, вырулил на взлетную полосу и взмыл в небо. Я вцепилась пальцами в подлокотники. Взлет меня не пугал. Наоборот, ускорение мне даже нравилось. Но я терпеть не могла парить в воздухе.

– Боишься летать? – услышала я знакомый голос.

Он звучал точно так же, как в фильмах. Я кивнула, не поворачивая головы. Разговаривать мне вообще не хотелось. Дыхание замедлилось, пульс упал. Если бы мне на руку надели электронный тонометр, он бы ничего не показал, словно пульса не было вовсе. Чувства притупились. Я уставилась в небо через крошечный иллюминатор, надеясь, что кто-нибудь срежет у самолета верхнюю часть и вытащит меня. Я пережила множество видов турбулентности, от легкой до жесткой, и, надо признать, каждый раз это было для меня испытанием. Но больше всего раздражало то, что я никак не могла привыкнуть к этому ощущению ужаса. Если маршрут проходил над водой, было легче: мой глупый, наполовину отключившийся мозг думал, что в случае падения в океан я смогу выплыть, в отличие от катастрофы в горах. Я достала из сумки черную шаль и накинула на плечи. В салоне похолодало.

Вдруг самолет резко снизился и задрожал, словно с ним решил поиграть сказочный великан: засунул в коробочку и начал трясти. Эд отстегнул ремень и сел рядом.

– Дай мне руку, козочка, – сказал он, снимая мою ладонь с подлокотника.

Ласково он обращался ко мне именно так – «козочка».

– Просто сожми мою руку. – Его голос звучал спокойно, а легкая хрипотца придавала сексуальность. – Все будет хорошо. Постарайся расслабиться. Помедитируй. Посчитай овец. Или коз. Что-нибудь в этом духе.

Его рука была холодной, но ее прикосновение подбадривало и утешало. Все-таки я держала за руку живого человека, а не цеплялась за металлический подлокотник. Я успела забыть, когда кто-то держал меня за руку, но сосредоточиться и вспомнить не могла. Продолжала смотреть в окно. Медитировать я не умела. Думала про диалоги из фильмов… про облака. Мне вспомнился эпизод с участием Фреда Астера и Джинджер Роджерс из комедии «Цилиндр»:

– Ты боишься грома?

– Нет. Это всего лишь шум.

– А ты знаешь, что такое гром?

– Конечно. Что-то с воздухом происходит.

– Нет-нет. Просто грузное облако встречает пушистую тучку и хочет приблизиться. Она убегает, а облако мчится за ней. Тучка плачет, и проливается дождь. Облако ее утешает. Между ними проскакивает искра – это молния. Потом они целуются – и гремит гром.

За бортом никакого грома не было. Облака остались внизу, вокруг простиралось ярко-голубое небо. Только воздух. Немного успокаивала мысль о том, что завтра я обниму Чарли.

Мы с Эдом не разговаривали до конца полета. Я решила, что он задремал, хотя за те два с лишним часа он не ослабил хватку. Многие женщины на моем месте сочли бы себя счастливицами.

Попплстон не был красив в привычном смысле, но, возможно, оставался последней настоящей кинолегендой, живой и по-прежнему деятельной. Он, похоже, освоил искусство обаяния сто лет назад и с тех пор исповедовал предельно прямолинейный подход к актерству. Эд обладал дерзким шармом, мощной харизмой и смелостью всегда говорить правду. Он часто утверждал, что в актерстве нет ничего особенного: любой, кто любит притворяться, может играть, а слава – всего лишь иллюзия. «Каждый, кто хочет стать знаменитым, просто мечтает избавиться от ощущения собственного ничтожества», – заявил он однажды на презентации. Эд не любил отвечать на вопросы о своих ролях, анализировать мотивацию персонажей и терпеть не мог объяснять, как готовился к съемкам. «Вы же не спрашиваете хирурга, что он делает перед операцией? Или водителя автобуса, что сподвигло его сесть за руль? Почему актеры должны быть исключением? Мы не скажем вам ничего умного. Нам кажется, что мы интересные собеседники, но на самом деле мы просто наслаждаемся звуком собственного голоса».

•

Когда самолет приземлился на одну из взлетно-посадочных полос Хитроу, Эд выпрямился в кресле, отпустил мою руку, а затем вернулся на свое место. Я снова осталась одна. Заглянула в сумку и убедилась, что паспорт и деньги на месте. Хотелось поскорее выйти из самолета и двинуться дальше.

Когда стюардесса – или бортпроводница, если угодно – открыла дверь самолета, я увидела верх черного шлема одного из «бобби»[11], ожидавших меня, чтобы провести через терминал. Я поднялась, достала пальто из багажного отсека и взяла сумку. Эд тоже встал, а затем наклонился ко мне и прошептал на ухо, что мы должны поужинать вместе. Я согласилась. Времени у меня было мало, и я оставила выбор ресторана на его усмотрение.

Стюардесса сдержанно улыбнулась и посмотрела на меня с долей странного восхищения, наверняка решив, что Эд за