– Я не знаю, что делать… Как ты думаешь, мне стоит поехать за ним?

Я пообещала себе, что поступлю, как скажет Mãe. Она откинулась назад, села на пятки, опустила солнцезащитные очки на кончик носа и посмотрела на меня:

– Filha, дочка, не жди, что человеческими делами будут править логика и здравый смысл. Этот мужчина – твое благословение и проклятие. Выбирай одно из двух и живи дальше.

На этом разговор о Бастьяне был окончен.

Но решающим оказался разговор с сыном. У нас с Чарли была особая игра. Каждый раз, когда ему было скучно, тоскливо или он капризничал, я спрашивала:

– Если бы прямо сейчас могло исполниться любое твое желание, что бы ты загадал?

Правила были просты: загадывать разрешалось только одно желание, зато любое, каким бы фантастическим оно ни казалось. Если Чарли замечал, что у меня плохое настроение, он мог задать мне тот же вопрос. Часто одно только описание желания и того, как оно могло бы решить проблему, делало ее менее значительной.

В начале сентября мы были в Лондоне. Стояли перед книжным магазином «Уотерстоун» на Пикадилли, ждали автобус номер четырнадцать, чтобы доехать до одного из музеев в Кенсингтоне. Через месяц Чарли возвращался в университет. Я заметила, что он много переписывается с какой-то девушкой, но имени ее не называл. Может, ему повезет больше?

Он прервал мои мысли:

– Все в порядке, можешь сказать мне. Я знаю, что ты несчастна.

Его слова меня ошеломили. Чарли всегда хорошо меня понимал, но то, с какой легкостью он уловил мое состояние, показало, что сил скрывать свои настоящие чувства не было.

– О чем ты? Ты ведь знаешь, что я брюзга. Когда ты в последний раз видел меня по-настоящему счастливой?

Я убрала прядь волос, упавшую ему на глаза.

– Когда ты думала о том мужчине. О южноамериканце. Ты смотрела на него в документальном фильме. Твое лицо тогда изменилось. Ты была счастлива.

Когда же он видел, как я смотрю на Бастьяна? Сейчас это не имело значения.

– Время от времени я замечаю, как ты задумываешься, и тогда у тебя появляется то же самое выражение на лице. Оно смягчается. Как будто тебя озаряет невидимый свет. Я прав?

– Да, – ответила я, отступая назад, чтобы пропустить группу шумных прохожих.

От них тянуло резким, навязчивым запахом вейпа. Настоящее раздражало меня. Бессмысленное производство и потребление всего и ничего. Монотонность и пустота, замаскированные под увлекательное развлечение. Внезапная мода восхищаться честностью. Люди позабыли элементарные правила приличия. Неискренняя вежливость стала универсальной формой общения. А глупость… Томас Манн выразился лучше всех, хотя записал свою мысль сто лет назад: «Ведь есть столько различных видов глупости, и разумность – не лучший вид…»[10]

Чарли подошел ко мне и встал напротив.

– Если бы прямо сейчас могло исполниться любое твое желание, чего бы ты захотела?

Он засунул руки в задние карманы. Я глубоко вздохнула. Момент для такого вопроса был совсем неподходящий.

– Позвонить ему и поговорить, – ответила я.

– Только поговорить? Так я и поверил!

Чарли был слишком проницателен для подобных уловок.

– Я хочу снова его увидеть. Так лучше?

Заметив вдали автобус, я направилась к остановке. Чарли схватил меня за руку:

– Тогда остановись. Перестань отсчитывать свои дурацкие шаги. Найди его и скажи ему это.

Настоящее. Часть 1

За четырнадцать дней до конца 2024 года я в очередной раз улетела в Лондон. Как всегда, выбрала утренний рейс. И обязательно в среду – я летаю только по средам. Накануне ночью я не спала. Просидела до рассвета в гостиной, смотрела фильмы с Кэри Грантом, время от времени проваливаясь в сон, просыпалась, шла на кухню за ромашковым чаем, перебиралась в библиотеку – и все повторялось снова.

Так действует на человека страх перед полетами. Я летала всю жизнь: на регулярных рейсах, на частных самолетах, а однажды летом – даже на маленькой «сессне». Но внезапно все изменилось. Внутри поселилось незнакомое тревожное чувство. За день до вылета я становилась рассеянной, забывчивой, не могла ни сосредоточиться, ни заняться делом. Теряла вещи в доме, бесконечно перечитывала одну и ту же страницу книги и отвечала невпопад. У Пальмиры была своя теория, одна из великого множества ее проницательных догадок: мой страх перед полетами не был связан с безопасностью, а объяснялся тем, что я не контролирую ситуацию.

Когда наша машина подъехала к аэропорту, я чувствовала себя так, словно меня загнали в тупик. Мы прибыли к боковому входу, где меня ожидала охрана, чтобы проводить в здание. У меня не было багажа, только сумочка. На мне – шерстяные брюки, черная кашемировая водолазка и черное пальто. Черные балетки с оборками на заостренных носках. Я шла быстрым шагом среди утренней суеты, обходя стороной стандартные коридоры и регистрационные стойки. Наблюдала за очередями и длинными рядами тележек с чемоданами… Один из наших пилотов называл их «барахлом пассажиров».

Невысокий косоглазый мужчина, от которого несло резким дезодорантом, показал свой значок и сообщил, что я должна подождать в маленьком офисе у выхода на посадку, пока авиакомпания повторно проверит мой паспорт. Он предложил металлический стул, но я отказалась.

Можно быть жаворонком или совой. Я не относилась ни к тем ни к другим. Я была просто нетерпеливой женщиной. Неохотно подошла к открытому окну и уставилась на взлетно-посадочную полосу. Время от времени слева выкатывались приземлившиеся самолеты. Я перевела взгляд на высокие краны, поднимавшие вдалеке массивные балки. От скуки я закурила. В этот момент вернулся мужчина с реким запахом дезодоранта и заявил, что посадка на самолет началась.

Пепельниц в комнате не было. Не зная, что делать с сигаретой, я вручила ее мужчине и вышла.

Одним из условий моего выезда из страны был перелет регулярным рейсом, дабы наше правительство знало, куда я направляюсь. За мной по-прежнему следили. На борт я поднялась последней.

Самолеты сейчас выглядят безобразно: грязные, обшарпанные кресла и сплошной дискомфорт во время полета. «Места поменьше, людей побольше». Кажется, девиз каждой авиакомпании звучит именно так. Пассажиры еще толпились в проходе, запихивая вещи в багажные отсеки и споря о том, чью сумку куда ставить. Все, что не влезало в верхний отсек, они засовывали под сиденья или держали между коленями.

Дверь в кабину пилотов была открыта, и, когда я проходила мимо, второй пилот повернул голову, чтобы на меня посмотреть. Несомненно, его предупредили, что я буду на борту.