– С этим разобрались. А теперь скажи, чем я могу хоть немного скрасить твое существование? – Он внимательно изучал меня, выискивая намеки. – Потому что тебе явно живется несладко, раз полиция отслеживает каждый твой шаг. За мной тоже бегают папарацци, но мне плевать. По крайней мере, я могу им врезать.

Не дав себе времени все обдумать, я выпалила:

– На самом деле ты можешь кое-что для меня сделать. – (Его хитрые глаза тут же загорелись от любопытства, как будто кто-то включил внутри свет.) – Только не злись. Мне правда больше не к кому обратиться.

Я нервно промокнула уголки рта накрахмаленной салфеткой. Резкий жест выдал мое волнение.

– Выкладывай.

Он воткнул вилку в мягкий ньокки и начал жевать.

– Можешь передать сообщение одному человеку?

– Конечно. Кому?

– Он политик. Себастьян Сото.

Эд перестал жевать, пару раз повторил про себя имя, а потом поднял руку, вновь подзывая официанта. На этот раз он заказал эспрессо.

– Ты про того американца? – уточнил он.

Я кивнула. Эд откинулся на спинку кресла, его пронзительный взгляд превратился в лазерный луч. Он пытался понять мои мотивы.

– Он ведь, по слухам, и правда выиграет следующие выборы. Невероятно. Только этого миру сейчас не хватало. Еще немного, и у нас тут будет премьер-министр – латиноамериканец. Зачем тебе этот гринго?

Принесли мою пиццу. Эд с интересом посмотрел на нее, восхищаясь золотистой корочкой – идеально пропеченной, но при этом не подгоревшей. Похоже, он раздумывал, не заказать ли ему такую же. Я быстро отрезала кусок и переложила треугольник на его тарелку. Затем отломила хрустящий край другого куска, собрала вилкой расплавленный сыр с середины и положила сверху. В пицце для меня главное – хрустящие края и сыр, остальное не важно.

– Я помню, как вы с Максом однажды его обсуждали. Вы оба сказали, что он умный. И принципиальный.

Мне не хотелось ввязываться в спор о политике. Эд был убежденным консерватором с такими взглядами, что любой усомнился бы в здравости его ума.

– Ум – это одно. А баллотироваться в президенты в наши времена – совсем другое. Он чертов дурак. Но, надо признать, парень неравнодушный. – Он отпил еще немного пива и продолжил: – Только не говори, что ты собираешься сделать пожертвование его партии. Или он тебе просто нравится?

Я на миг растерялась, но последний вопрос меня развеселил.

– Разве я в том положении, чтобы мне кто-то нравился, Эд?

– Не спрашивай, ты знаешь, что я думаю обо всех этих отношениях… Все равно что смотреть, как ребенок играет с заряженным пистолетом. – Он подался вперед и прошептал: – Я думал, ты с ними покончила.

Под «ними» он имел в виду политиков, законодателей, министров, их помощников… Всех, кого он обычно называл одним словом – кретины. В Саличе он часто видел, как они приходят и уходят, хотя Макс всегда следил, чтобы его гости не пересекались. Деликатность была для Макса не просто правилом – она была его религией.

Я поняла, что нужно дать Эду какое-то разумное объяснение, иначе он продержит меня в ресторане до самого утра.

– К Максу это не имеет отношения. Дело сугубо личное.

Я видела, как он анализирует смысл моих слов. Хотелось избежать лишних вопросов, но Эд был моим единственным шансом, и нужно было убедить его помочь.

– Держись подальше от мужиков из правительства, – наставительно произнес Эд. – Они сознательно используют слова самым нечестным образом. Больше они ничего не умеют.

Я кивнула, чуть отодвинула стул, закинула ногу на ногу и опустила руки на колени.

– Если он действительно победит и станет следующим президентом, я не смогу до него достучаться. Мне просто нужно, чтобы ты кое-что ему передал, – пояснила я. – Только сообщение, и все.

Я убрала волосы за уши. Этот жест всегда выдавал мое волнение.

– Ты единственный человек, кто без труда получит приглашение на какой-нибудь благотворительный вечер, где он будет, или на премьеру.

Несмотря на радикальные политические взгляды, Эд не питал неприязни к партиям как таковым – он просто терпеть не мог тех, кто в партиях состоит. Но пресса его обожала и неотступно следила в надежде поймать золотую искру иронии или сарказма, очередную насмешку или выпад в адрес никчемных современных политиков. В этом смысле Эд был неуязвим и мог войти в любую дверь.

Он прищурился:

– Ладно, сделаю. А почему нет, черт возьми? Вот болваны в Вестминстере удивятся. Пусть гадают, с какого перепуга я поддерживаю Сото.

Не говоря больше ни слова, Эд вернулся к еде. Он сосредоточенно жевал, соразмеряя каждое новое движение челюстей с предыдущим.

Он выглядел расслабленным и спокойным до тех пор, пока позабытая мысль не вернулась к нему бумерангом. Допив эспрессо, он наконец задал очевидный вопрос:

– Что за сообщение, козочка?

– Спроси, какая у него любимая песня Сэма Кука.

Настоящее. Часть 2

Как и где именно состоялась их встреча, я так и не узнала. С того самого ужина в Мейфэре я больше не видела Эда и ничего о нем не слышала. Новогоднюю ночь я провела с Чарли и его девушкой в Вене. Когда в январе у них начался Илариев триместр, я вернулась в Саличе.

Спустя пару месяцев пришло письмо из американского посольства с просьбой наведаться к ним по поводу проблем с визой. У меня была так называемая виза категории «B» для краткосрочных поездок, хотя в США я ездила редко. В основном возила на каникулы Чарли в «Дисней уорлд» во Флориде или в Американский музей естественной истории в Нью-Йорке.

Подобными вопросами обычно занимался визовый центр, находившийся слева от главного здания, за пунктом охраны. Когда я пришла, меня провели в кабинет на втором этаже через другой вход. Там меня встретила круглолицая, пышногрудая женщина, ослепительно приветливая и жизнерадостная.

– Здравствуйте! Как проходит ваш день? – пронзительно воскликнула она.

Женщина объяснила, что с визой все в порядке, но у нее есть письмо, которое она должна вручить лично, и попросила меня подписать форму. Затем она проводила меня обратно на первый этаж и завершила нашу короткую встречу словами:

– Берегите себя. Да хранит вас Господь.

Письмо оказалось приглашением на благотворительный ужин, который должен был пройти в последний день марта в посольстве США в Риме. Я сразу поняла, что это сообщение от Бастьяна. Рим находился в удобной близости от меня и на безопасном расстоянии от него.

Я прилетела накануне – по воле случая не в среду, как обычно, а в воскресенье. Полет