Веревка, конечно же, нашлась у запасливого Хосеба. К раскопу подогнали пикап и привязали веревку к его заднему бамперу.

— Хуршед, ты останешься наверху! Прикроешь нас и вытащишь, когда дадим сигнал! — велел Валуев.

— Петя… — Альбиков скрипнул зубами, но обсуждать прямой приказ командира группы не стал.

— Сам понимаешь, что без прикрытия нельзя! — словно извинился перед другом Валуев.

Альбиков молча отошел в сторону и сунул мне в руку фонарик.

— Игорь, ты самый легкий и тощий, пойдешь первым! — сказал Валуев. — Обвяжись веревкой, только не подмышками, а то грудь сдавит, задохнешься.

Алькорта подошел ко мне и ловко обмотал, скопировав обвязку альпинистов.

— В случае чего, ори громче — мы тебя мгновенно выдернем! — посоветовал Хосеб. — Не стесняйся, из–за близкой стрельбы все равно никто посторонний не услышит.

Бой за разъезд №47, невзирая на темноту, не стихал — продолжали звонко бить танковые пушки и строчить пулеметы. Или Попель увлекся и атаковал сам артсклад?

Спуск в колодец занял довольно много времени — Петя, лично травивший веревку, опускал меня предельно бережно, как будто я был хрустальной вазой. Поэтому дна я достиг только минут через пять. Всего глубина колодца составила метров двадцать. Никаких скоб или ступенек на вертикальных стенках я не обнаружил — видимо «грузоперевозки» через этот тайный ход осуществлялись чем–то вроде колодезного ворота, который до наших дней «не дожил».

Штольня оказалась довольно просторной — высотой чуть более полутора метров и шириной почти в два. Здесь можно было ходить, слегка пригнув голову. Но при мысли о высоченном Валуеве я непроизвольно хихикнул.

Я отвязал веревку и дернул за конец три раза — сигнал «спуск окончен». Сверху, один за другим, спустились остальные. Первым был Алькорта — он легко соскочил на землю, огляделся с профессиональным интересом и одобрительно хмыкнул.

— Buenas noches, подземный мир! — прошептал он, поправляя сумку с «СВУ» на груди. — Ничего, вполне уютно. Главное — крыша не течет.

За ним, с легким стоном, спустился дед Игнат. Старик, оказавшись на твердой земле, выпрямился, снял пилотку и провел рукой по липкому от пота лбу.

— Фу–у–у… — тяжело выдохнул он. — Главное — воздух есть! Спертый, но дышать можно. Я боялся, что штольню завалило.

Последним спустился Валуев. Его могучая фигура с трудом поместилась в узком пространстве. Он встал, слегка пригнув голову, и остро, как волк, понюхал воздух.

— Говорила мне мама, не лазай по колодцам, сынок! — Усмехнулся сержант. — Игнат Михалыч, веди. Ты здесь главный штурман.

Старый полковник кивнул, зажег свой фонарь и без колебаний шагнул в черноту длинного коридора, едва уловимо ведущего вниз. Мы двинулись за ним, как тени, стараясь ступать бесшумно. Узкие пучки света выхватывали из мрака потемневшие от времени деревянные брусья, подпирающие потолок. Я, проходя мимо, постучал по подпорке ногтями — крепи были невероятно сухими, будто их установили вчера. Дерево не сгнило за сорок лет — видимо, сухой и соленый воздух законсервировал его.

Мы шли, казалось, целую вечность. Я быстро потерял ощущение времени и пространства. Темнота за пределами наших лучей наших фонариков была абсолютной, она давила на психику, заставляла учащенно дышать и постоянно оглядываться. Штольня то сужалась, то расширялась, но в целом была достаточно просторной, чтобы идти, не сильно сгибаясь. Лишь Валуеву приходилось постоянно горбиться, и я слышал, как он время от времени тихо ругался, задевая головой за поперечные балки крепей.

Воздух был сухим и холодным. Сильнее всего пахло солью — острый запах щекотал ноздри, все время хотелось чихнуть. Под ногами громко хрустела соляная крошка. Иногда с потолка сыпалась пыль, заставляя прикрывать глаза.

— Интересное место, — нарушил молчание Алькорта, его шепот гулко разносился по коридору. — Если бы не война, можно было бы экскурсии водить. Соляные пещеры, целебный воздух… Платили бы деньги.

— Замолчи, Хосеб, — беззлобно проворчал Валуев. — Лучше слушай.

Но вокруг, кроме нашего дыхания и хруста соляных кристаллов под подошвами, не было слышно ничего. Лишь изредка доносился какой–то далекий, непонятный скрежет.

Примерно через полчаса пути дед Игнат остановился перед развилкой. Штольня расходилась на три направления. Все три выглядели абсолютно одинаково — низкие, темные, уходящие в непроглядный мрак. Наш проводник молчал секунд десять, вглядываясь в каждую из штолен. Его лицо в отблеске фонаря было сосредоточенным и суровым.

— Ты чего, Игнат Михалыч, дорогу забыл? — тихо спросил Валуев, и в его голосе впервые прозвучала тревога.

— Сорок лет прошло, сержант! Я здесь примерно в твоем возрасте лазил. После этого целая жизнь прошла… — с горечью ответил старик. — Дай минуту. Я обязательно вспомню. Кажется сюда… — он неуверенно указал на левый проход.

Мы свернули в левый туннель. Он оказался уже предыдущего, и вскоре нам пришлось идти почти согнувшись. Нарастало клаустрофобическое напряжение. Казалось, что стены смыкаются, свод давит сверху, выжимая последний воздух. Я чувствовал, как по спине стекает горячий пот, несмотря на прохладу.

Внезапно путь преградил завал. Несколько подпорок рухнули, завалив проход грудой камней и бревен.

— Черт, — выругался Алькорта. — Придется возвращаться и искать обходной путь.

— Подождите, — сказал Игнат. — Кажется, можно пролезть сверху. Видите? Там пустота.

Он был прав. Между грудой обломков и сводом оставался узкий лаз. Пришлось снять оружие, и даже ремни. Проползали по одному, задерживая дыхание. Соленая крошка сыпалась за воротник, царапала руки. В голове неотступно крутилась мысль: а что если свод рухнет прямо сейчас? Здесь, под землей, в полной темноте…

Выбравшись из завала, мы оказались в еще более узком коридоре. Дышать стало тяжелее. Я ловил себя на том, что начинаю паниковать, и силой воли заставлял себя успокоиться. «Дыши глубже, — командовал я себе. — Ты не шестнадцатилетний мальчишка, ты взрослый мужчина. Возьми себя в руки».

— Пионер, ты как? — тихо спросил Валуев, словно угадав мое состояние.

— Ничего, Петя, я выдержу, — выдохнул я. — Просто темнота немного давит.

— Всё нормально, — поддержал Алькорта. — Главное — не думать, что над тобой несколько сотен тонн соли и камня. Тогда вообще весело становится.

Мы пошли дальше. Коридоры ветвились, пересекались, образовывали настоящий лабиринт. Игнат шел все более неуверенно, часто останавливался, водил фонарем по стенам, ища хоть какие–то знакомые приметы.

— Кажется, мы уже здесь были, — наконец не выдержал я, указывая на приметную трещину в стене, похожую на молнию. — Мы ходим по кругу,