Игнат Михалыч.
Старик обернулся. Его лицо в свете фонаря было усталым и растерянным.
— Возможно, ты прав, сынок, — тихо признался он. — Простите, ребята.
В его голосе звучала такая искренняя горечь и стыд, что мои подозрения мгновенно улетучились. Этот человек делал все, что мог.
— Ничего, дед, — сказал Валуев, и в его голосе не было ни капли упрека. — Лабиринт, он и есть лабиринт. Будем искать дальше. Рано или поздно выйдем.
Мы снова двинулись в путь. Напряжение нарастало. Каждый поворот казался знакомым, каждый завал — уже виденным. Я уже почти смирился с мыслью, что мы заблудились в этом подземном царстве навсегда, как вдруг Валуев резко поднял руку.
— Стой! — его шепот прозвучал как выстрел.
Мы замерли. Сержант выключил фонарь. Мы последовали его примеру. Абсолютная, беспросветная темнота сомкнулась вокруг. И в этой темноте я увидел, что совсем недалеко, в одном из боковых ответвлений, горел тусклый электрический свет.
Мы без слов, жестами, договорились о дальнейших действиях. Валуев показал на глаза, потом на источник света — наблюдаем. Все кивнули. Мы прижались к стене и стали медленно, бесшумно продвигаться вперед.
Через несколько метров штольня сделала поворот. Осторожно выглянув, мы увидели, что коридору, по которому мы шли, примыкает более широкая и высокая галерея. По ее потолку был проложен электрический кабель, к которому через каждые двадцать метров были подвешены тусклые лампочки, дававшие очень слабый, но вполне реальный свет.
Под лампами стояли штабеля с деревянными ящиками. Я присмотрелся к маркировке — готическим шрифтом там было выведено: «7,92 mm Patronen». Винтовочные патроны.
Мы переглянулись и радостно кивнули друг другу. Похоже, что наш отряд все–таки достиг цели — склада боеприпасов. Осталось только найти место складирования артиллерийских снарядов — для установки взрывного устройства.
Валуев показал жестами: полная тишина, фонари не использовать, двигаться с максимальной осторожностью. Теперь наша жизнь зависела от каждого шага, от каждого случайного звука.
Мы медленно пошли дальше, скользя, как призраки, вдоль стены. Я чувствовал, как бешено колотится сердце, но разум был холоден и ясен. Каждый нерв был натянут до предела. Я достал «Наган» с «Брамитом» и неосознанно проверил «Браунинг» в кармане — он был на предохранителе, готовый к бою.
Внезапно из одной из боковых штолен донеслись приглушенные голоса. Мы замерли, вжимаясь в стену. Говорили по–русски.
— … а я ей: Машка, ты у меня самая красивая, давай поженимся… А она мне — дурак, сначала надо батю спросить… — доносился слабый голос.
— Брось, Петрович, опять ты о своей жене! — перебил его другой, более молодой. — Давай уже спать.
— Какое там спать… — вздохнул первый. — Жрать охота так, что кишки скручивает. Только воспоминаниями о бабе и спасаюсь.
Мы крайне осторожно, по шагу в две секунды, приблизились к месту, откуда доносились голоса. Вход в боковой коридор был перекрыт массивной стальной решеткой, запертой огромным висячим замком. За ней, в длинном каменном мешке, прямо на голом каменном полу лежали люди. Их было человек пятнадцать–двадцать. Укрытые чем попало — кто–то рваной шинелью, кто–то грязной тряпкой, они прижимались друг к другу, пытаясь согреться. У самого входа сидели двое в замызганных красноармейских гимнастерках — мужчина лет сорока и совсем юноша, старше меня года на два. В тусклом свете единственной лампочки, висящей снаружи решетки, они выглядели как живые скелеты — впалые щеки, горящие лихорадочным блеском глаза, руки, похожие на птичьи лапы.
Их глаза скользнули по нам, но пленные не выразили ни удивления, ни надежды.
— Дождался, Петрович? — пробормотал молодой. — Опять эти скоты на шум разговора пришли. Снова бить будут…
Меня и Валуева в немецкой форме пленные приняли за конвоиров. Догадался об этом и Пасько — старик шагнул к самой решетке и тихо, но отчетливо сказал:
— Мы свои, парни!
— О, похоже у меня от голода видения начались! — В глазах Петровича мелькнуло что–то похожее на интерес, но тут же погасло. — Мерещится, что за решеткой старшина с седыми усами стоит.
— Тебе не мерещится, парень! — сказал дед Игнат. — Мы бойцы Красной Армии! Со мной диверсанты, переодетые в немецкую форму.
Петрович прищурился и внимательно посмотрел на нас. В его запавших глазах загорелась искорка понимания.
— Постойте–ка… — он медленно поднялся на ноги и подошел к решетке. — Вы… настоящие?
Он просунул руку между прутьев решетки, словно желая убедиться, что мы не плод его галлюцинаций. Я взял его ладонь — холодную, костлявую, но живую.
— Настоящие, — кивнул я. — Мы здесь, чтобы взорвать этот склад.
Услышав разговор, пленные на полу начали шевелиться, поднимать головы. В каменном мешке поднялся тихий, похожий на стон гул.
— Тише! — резко прошипел Валуев. — Немцы рядом?
— В главной штольне, метров двести отсюда, — так же тихо ответил Петрович, и его голос внезапно окреп, в нем появилась надежда. — Там у них пост. Два часовых.
— Слушайте, — прошептал я, обращаясь ко всей группе. — Мы вас выведем. Знаем выход. Он недалеко.
Пленные начали вставать, едва слышный гул голосов усилился. Но Валуев покачал головой.
— Сначала задание, — тихо сказал он. — Если начнем выводить вас сейчас, поднимется шум, немцы услышат и объявят тревогу, и тогда взрыва не будет.
— Да мы и не уйдем, — неожиданно сказал Петрович. — Посмотрите на нас. Мы еле ноги волочим — нас и так впроголодь держали, а после налета бомбардировщиков вообще перестали кормить. Мы вас только затормозим. А склад взорвать — это главное.
— Но мы не можем вас тут оставить! — горячо прошептал я.
— Слушайте сюда, — Петрович привлек меня ближе к решетке. Его дыхание стало быстрым и прерывистым. — Выполняйте задачу. А про нас забудьте. Мы все равно долго не протянем. Но если вы взорвете эту проклятую нору… Мы хотя бы умрем с мыслью, что не зря здесь сгнили.
— Он прав, — тихо сказал молодой пленный. — Идите. А мы… мы тут посидим.
В его голосе была такая безысходная покорность судьбе, что у меня сжалось сердце. Я посмотрел на Валуева. Его лицо в полумраке было каменным, но в глазах я увидел ту же боль, что чувствовал сам.
— Ладно, — коротко кивнул Петя. — Но мы вернемся. Обещаю. Подскажите, где склад со снарядами? Нам нужны артиллерийские, желательно крупного калибра.
Петрович оживился.
— Так слушайте: отсюда — налево. Через двести