Хосеб, собрав всю свою волю, уже шарил руками по повреждённой сумке.

— Взрывное устройство… Надо проверить…

Он вытащил то, что от него осталось. Будильник был разбит вдребезги, механизм искорёжен, провода торчали в разные стороны.

— Хана адской машинке, — констатировал Петя, и в его голосе прозвучало отчаяние.

— No pasa nada… Всё в порядке… — Алькорта посмотрел на нас, и в его чёрных, уже потускневших глазах вдруг вспыхнул знакомый озорной огонёк. — Запустим… в другом режиме. Помогите мне добраться… до снарядов.

Петя без лишних слов подхватил Хосеба на руки, как ребёнка. Мы побежали вдоль рельсового пути, вглубь штольни, куда указал Петрович.

Через несколько десятков метров туннель расширился, превратившись в огромный подземный зал с высоким, сводчатым потолком. Воздух здесь был ещё более спёртым. Перед нами предстало зрелище, одновременно величественное и ужасающее. Бесконечные штабели деревянных ящиков, уходящие в полумрак на сотни метров. Гигантский подземный арсенал — сотни тонн снарядов. На ящиках виднелась чёрная готическая вязь: «7,5 cm Gr. Patr.», «5,0 cm Gr. Patr.», «3,7 cm Gr. Patr.». Справа, как и говорил Петрович, стояли самые крупные ящики с маркировкой «10,5 cm Gr. Patr.». Фугасные чудовища для 105-миллиметровых полевых гаубиц.

Валуев осторожно опустил Алькорту на землю, прислонив его к одному из таких ящиков.

— Мы на месте, Хосеб.

Алькорта, с трудом переводя дыхание, достал из дырявой сумки своё искалеченное детище. Его пальцы, уже почти не слушавшиеся, с трудом размотали несколько проводов.

— Пётр… Игорь… — его голос стал тихим, но удивительно твёрдым. — Времени нет… слушайте. Никакого «другого режима»… нет. Чтобы замкнуть цепь… нужны руки. Мои руки.

— Ты с ума сошел, дружище! — я рванул к баску, но Валуев жестко поймал меня за руку и толкнул в сторону.

— Я… я всё равно уже мертвец. Я это знаю. А вы… вы должны жить! — продолжил Хосеб. — Вырваться отсюда.

У меня по щекам лилась теплая влага. Я видел, как сжались челюсти у Валуева. Он отвернулся, протирая глаза тыльной стороной ладони.

— No llores, пионер… — Хосеб снова попытался улыбнуться мне. — Не плачь. Запомни меня… весёлым. У вас есть… пять минут. На большее… я не рассчитываю.

Он взял концы проводов в свои смуглые, сильные, ещё недавно такие ловкие руки.

— Я… буду считать до трехсот. Когда закончу… или когда потеряю сознание… контакты замкнутся. Понимаете?

Мы понимали. Это был наш единственный шанс на спасение.

— Vámonos! — тихо сказал Алькорта. — Бегите, ребята.

И он начал считать. Тихо, но чётко, растягивая слова, будто наслаждаясь последними мгновениями жизни.

— Uno…

Я, рыдая уже в открытую, коснулся его плеча.

— Dos…

Валуев, с лицом, превратившимся в каменную маску, сделал то же самое.

— Tres…

Мы развернулись и бросились прочь из зала со снарядами. В спину нам неслось:

— Cuatro… Cinco…

Мы бежали к главной штольне, и с каждой парой шагов голос Хосеба становился всё тише, пока окончательно не растворился в грохоте выстрелов — впереди, на развилке кипел настоящий бой. Игнат Михайлович, засевший за ящиками, вёл методичный, но плотный огонь из «Маузера», не давая немцам, пытавшимся прорваться в штольню, поднять головы.

Услышав шаги за спиной, старик оглянулся, не увидел Алькорту и, видимо сразу всё понял, потому что сжал зубы и нервно дернул головой.

В этот момент выстрелы донеслись из бокового туннеля. Как раз из того коридора, где был каменный мешок с пленными. Похоже, что немцы нашли обходной путь.

— Нас отрезали! За мной! — скомандовал Валуев, меняя магазин в «ППД».

Мы рванули в сторону тюрьмы. Возле неё маячили четверо немцев. Двое смотрели в нашу сторону, а двое других, стоя к нам спиной, размеренно и, как мне показалось, неторопливо, стреляли через решётку камеры. Оттуда доносились сдавленные крики.

Я, не прерывая бега, заорал что есть мочи, вкладывая в крик всё своё отчаяние:

— Halt! Nicht schießen! Verfluchte Idioten! Русские прорвались! Танки! Прекратите огонь и займите оборону!

Немцы, услышав родную речь и увидев наши мундиры, замешкались. Эти несколько секунд неопределённости стали для них роковыми. Мы сократили дистанцию до десяти метров.

— Was?.. Герр лейтенант?.. — начал говорить один из них, но Валуев и я уже вскинули оружие.

Короткие очереди «ППД» и точные выстрелы моего «Браунинга» практически в упор мгновенно смели врага. Четыре трупа рухнули на землю, не успев сообразить, что происходит.

Мы бросились к решётке. Ужасная картина предстала перед нашими глазами. За железными прутьями, в тусклом свете одинокой лампочки, лежала груда тел. Все пленные были расстреляны в упор. Кровь заливала каменный пол, мерцала брызгами на стенах.

— Твою мать! — выдохнул Валуев, с силой ударив кулаком по ржавым прутьям.

И тут я заметил на поясе одного из убитых немцев большой, старомодный ключ. Я сорвал его с ремня и вставил в массивный висячий замок, запирающий решетку. Он провернулся со скрежетом, но поддался.

— Есть кто живой⁈ — закричал я, врываясь внутрь тюрьмы. — Откликнитесь!

Тишина. Лишь запах крови и пороха. И тут, прямо у моих ног, кто-то пошевелился. Это был Петрович. Он лежал на боку, прижимая руку к груди, из-под которой сочилась алая пена. Его глаза были открыты и смотрели на меня с каким-то немыслимым спокойствием.

Я рухнул перед ним на колени, и взял его холодную, липкую от крови ладонь. Он с трудом сглотнул и прохрипел, пуская кровавые пузыри:

— Красноармеец… Трофим Петрович Зайцев… Сообщите… жене Маше… в Сталино… что погиб… с оружием… в руках…

Игнат Михайлович молча поднял с пола немецкую винтовку и протянул её мне. Я взял её и аккуратно, бережно, вложил в ослабевшие руки умирающего бойца. Его пальцы сомкнулись на цевье и шейке приклада.

— С оружием в руках, Трофим Петрович, — прошептал я. — Я всё скажу твоей Маше, обещаю.

Он кивнул, и взгляд его стал невидящим.

— Время! — резко крикнул Валуев, хватая меня за плечо. — Сейчас рванет!!! Бежим!

Мы выскочили из камеры и помчались по знакомому пути, к спасительному колодцу. Мы бежали, задыхаясь, спотыкаясь в полумраке, миновали несколько поворотов, но удалились всё еще недалеко от главной штольни — впереди горели лампочки под потолком.

И тут сзади донесся оглушительный грохот.

Это был не просто взрыв. Это был гнев земли. Воздушная волна, спрессованная в узких тоннелях, догнала нас, подхватила, как щепки, и швырнула вперёд. Мы полетели кубарем.