— Запомнил? — обратился ко мне Валуев.

Я кивнул.

— Спасибо вам, бойцы, — тихо сказал дед Игнат. — Держитесь. Мы вернемся за вами.

Мы в последний раз переглянулись с пленными. В их глазах уже не было безучастности — горел огонек надежды, смешанный с отчаянной решимостью. Они понимали, что их шансы выжить ничтожны, но сама возможность нанести удар по врагу придавала им силы.

— Пошли, — скомандовал Валуев, и мы, пригнувшись, двинулись по указанному пути, оставив за спиной решетку с живыми тенями.

Тусклый электрический свет, едва разгоняющий мрак главной штольни, казался нам сейчас ярче полуденного солнца. Мы прижались к шершавой, прохладной стене, затаив дыхание. К запаху соли в воздухе прибавился запах машинного масла от рельсовой узкоколейки, проложенной по центру прохода.

Впереди, метров в двадцати, у большой развилки с полудесятком туннелей, виднелись двое часовых. Один, молодой парень в мятом мундире, прислонив свой «Маузер 98к» к стене, бесцельно прохаживался из стороны в сторону, махая руками, чтобы согреться. Второй, постарше, устроился поудобнее на штабеле пустых ящиков из-под патронов, скрестив руки поверх поставленной между ног винтовки, и беззастенчиво дрых.

Валуев ткнул пальцем в меня, а потом показал на спящего. Потом ткнул в себя и изобразил пальцами шаги. Ясно, моя цель — старший караула, а Петя взял на себя бодрствующего.

Я медленно и очень-очень аккуратно, поднял на уровень глаз «Наган» с «Брамитом», ловя на мушку голову фрица. Холодная рукоять идеально легла в ладонь. Сердце билось ровно, сознание было кристально чистым и ясным. Мир сузился до прицельной планки и пока еще живой «мишени» за ним. Я даже не услышал щелчка спускового крючка, почувствовал лишь легкий толчок отдачи. Пуля бесшумно попала сидящему на ящиках часовому в висок. Солдат лишь вздрогнул и умер, так и не проснувшись.

Одновременно со мной выстрелил и Валуев. Шагающий немчик грузно шлепнулся на рельсы.

— Быстро! Убрать трупы в сторону! — скомандовал Петя, и мы бросились вперед, чтобы оттащить тела в тень и замести следы.

И в этот самый момент, когда мы с Игнатом схватили первого немца за руки и сапоги, из главного туннеля донеслись шаги и приглушенная немецкая речь. Мы застыли, как статуи. Из-за поворота показалась группа солдат. Шесть человек во главе с унтер-офицером. Смена караула.

Разводящий — высокий и худой унтер, был, видимо, опытным гадом, и сразу же насторожился. Его глаза, привыкшие к полумраку, метнулись к пустым ящикам, где секунду назад дремал часовой.

— Was ist hier los? — его голос, громкий и хриплый, прокатился по штольне. — Где часовые? Эй, Генрих, Карл! Вы теперь вдвоем ссать ходите? Совсем охренели от безделья? Гефрайтер Генрих Зоб, сгною в нарядах, урод!

Тревогу он пока не поднял, но рука уже потянулась к свистку на груди. Его солдаты остановились, сталкиваясь плечами и винтовками, с недоумением пялясь вперед, на пустую площадку перед развилкой.

У нас не было выбора. Мы не успели рассредоточиться, не заняли удобных позиций. Бой начался в самых невыгодных для нас условиях.

Первым выстрелил Валуев. Его «Наган» тихо щелкнул курком, но унтер в этот момент качнулся в сторону, и предназначенная ему пуля угодила в кого-то из солдат у него за спиной. Разводящий караула резко рванул свисток на шее, и пронзительный, леденящий душу звук разрезал подземную тишину.

— Алярм!!! — заорал унтер, выхватывая свой «Люгер» и прыгая к стене, за покосившийся штабель пустых ящиков.

Штольня взорвалась огнем и грохотом. Мы стреляли почти в упор, но одним залпом уложить всех не получилось. Трое фрицев, хоть и застигнутые врасплох, тем не менее, успели укрыться за ящиками и открыть ответный огонь. Пули со свистом защелкали по стенам, откалывая куски соли. Свет от лампочек замерцал в клубах порохового дыма и пыли. Бой грозился стать позиционным, что было крайне невыгодно для нас — к немцам в любой момент могло подойти подкрепление — бодрствующая смена караульных мгновенно выскочит по тревоге.

И тут вперед вышел Игнат Михайлович. Его лицо, освещенное светом вспышек, было спокойным и сосредоточенным. В правой руке он держал «Наган», в левой — трофейный «Вальтер Р-38». Полковник шёл, не пригибаясь, стреляя на ходу «по-македонски». Это было жуткое, гипнотическое зрелище — старый воин, вышедший на свою последнюю дуэль. Оставшихся в строю немцев, включая унтера, который как раз пытался вставить в свой «Парабеллум» новый магазин, дед Игнат пристрелил в упор. Но было слишком поздно — где-то наверху, на поверхности, завыли, набирая обороты, мощные сирены. Фашисты подняли тревогу. Теперь счет шёл на секунды.

— Михалыч! Закрепись здесь! — рявкнул Валуев. — Держи их, пока можешь! Не пускай вглубь!

Игнат Михайлович, тяжело дыша, лишь кивнул. Он подхватил винтовку убитого фрица, выдернул из его подсумка несколько обойм, и присел на колено за штабелем.

— Эх, сейчас бы мой старый добрый «Максим»… или хоть один из тех «МГ-34»… — проворчал старик, щёлкая затвором. — Ладно, и так управлюсь.

— Хосеб! — обернулся я, озираясь. — Где Алькорта?

Мы не видели его с начала перестрелки. Валуев, сжав зубы, махнул мне рукой, и бросился назад, к развилке. Мы нашли товарища метров через двадцать, за стоявшей на рельсах платформой. Алькорта сидел, прислонившись к колесу, его смуглое лицо побелело, а руки сжимали живот. Под ними расплывалось тёмное пятно. Рядом валялась сумка с «СВУ», которую баск носил на груди, «украшенная» аккуратным пулевым отверстием.

— Хосеб! — я присел рядом. — Ну, как же так, амиго…

— Hola, пионер… — он попытался улыбнуться, но получилась лишь гримаса боли. — Кажется, меня немного… царапнули.

Валуев аккуратно отодвинул его руки. Винтовочная пуля, выпущенная в общей неразберихе, вошла справа, чуть ниже рёбер. Она прошла насквозь через сумку, разворотила ее содержимое, потеряла при этом скорость, но все равно натворила бед — пулевой канал был слепым, кровотечение внутренним. Даже в моё время, в стерильной операционной, шансы были бы призрачными. Здесь, в глубине соляной шахты, это был смертельный приговор.

— Глупая случайность… — скрипя зубами, прошептал Алькорта. — Пуля срикошетила от рельса… Suma mierda…

— Молчи, береги силы, — сурово