Мы проследовали, оставляя мокрую дорожку, в шикарную ванну, куда нам были принесены хозяйские шорты и майки.

Уже когда мы плескались, давясь от смеха, Ми-Ми постучала и протянула сквозь щель свои кружевные трусики и фен…

Слышно было, как гости взволнованно обсуждают нас в гостиной.

Один Аккерман все понял и сиял, страшно довольный нашей выходкой, искрился горячими темными глазами: он любил такие вещи, – и потом был с нами особенно щедр и подливал, подливал… В общем, мы были там самыми крутыми – в ти-шортках (муж, кажется, еще нарочно наизнанку надел), шортах, босые и сидящие с ногами на диване среди декольтированных, на каблуках и с запонками, в галстуках, томящихся от жары.

Наши отцы

Помню – плывем.

На байдарке.

Папины и мамины весла с очаровательным хлюпом погружаются попеременно в воду.

Правые-левые, правые-левые.

Впереди папина загорелая спина и лопатки, ходящие вверх-вниз, сзади – мамочкино веселое щебетанье.

Вокруг такая ясь, что щуришь глаза, и вода испещряется миллиардом мелких звездочек, а берег проплывает единым темным массивом – не важно, что там: сосняк, травянистая заводь или влекущая тропинка, уходящая куда-то в лес.

Иногда заплываем под мост, становится шумно и темно, и над головой небо сияет в щелястых бревнах.

Потом с первой лодки кричат: перекус, сплавляемся!

Четыре байдарки становятся бортами друг к другу, перекрещиваем весла. Река несет весь плот, рулевые не дают развернуться, подгребая веслами. Взрослые достают что-то ужасно желанное:

– Милка, бутерброды у тебя?

– У нас с сайрой и колбасой!

– У меня шакер-пендыр (какое-то азербайджанское лакомство).

– У меня чай!

– А у нас инжир!

– Инжир-пендыр, – кричит брат. И хохочет.

Все жадно кусают и запивают чаем из термосов.

Иногда бывали драмы.

Одна не очень серьезная, но обидная.

Час уже несет нас извилистая река: деревни, стада, переезды, ивовые анфилады, еловые чащи с упавшими в воду топляками – обходи осторожно сбоку, под другим берегом…

Как вдруг с первой лодки кричат:

– Ооох!

– Что случилось? – тревожится папа.

– Забыли!

– Что забыли?

– Оооох…

– Деньги?

– Хууууже!

– Документы?

– Ещеооо хуже…

Передняя лодка от горя перестала грести. Плюх-плюх – мы равняемся.

– Что ж забыли?

– Поллитру…

– Оооох, – доносится со всех лодок.

Только мы с Петькой не горюем, нам еще тогда не наливали.

Была драма серьезнее.

В походе, про который я тут расскажу, были только шестеро: наши родители с Петькой, лет восьми, и Логачевы-Немировские с Мишкой, лет девяти.

Плыли по Угре.

– Паап, – говорит Петька, – а почему один берег крутой и лесистый, а другой травянистый и пологий?

– Я, кажется, знаю причину, – кричит умненький физико-математический Миша, – это из-за центробежной силы!

Петька уважительно молчит.

– В северном полушарии, если река течет с севера на юг или с юга на север, то правый берег крутой, а левый – пологий, потому что течение реки подмывает один берег, а другой – нет.

– Совершенно верно, – гордый за сына, отзывается дядя Юра, – вот смотрите – как река повернет, будет наоборот!

– Понял, чучело? – нежно спрашивает папа Петьку. А тот сияет: любит новые знания.

Вечером, заболтавшись, наскочили на корягу и не опасно, но продрали обшивку.

По левому берегу тянулся голый луг, но живописный правый – лесной, высокий и тенистый, с будто созданными для палаток сосновыми прогалинками, – словно ждал этого момента.

Развели костер и заночевали.

Решено было назавтра сделать «дневку» и клеиться.

Купались.

Папа придумал теорию, согласно которой у физиков всегда синие семейные трусы, а у гуманитариев – черные. Вспомнили всех знакомых. Сошлось. Хотя Мишка эту теорию отверг как ненаучную.

После завтрака обнаружилось, что закончился хлеб.

Детей, маму и тетю Миррочку оставили на берегу, рядом с протянувшимися с юга на север отдыхающими, как тюлени, перевернутыми лодками, а папа с дядей Юрой пошли в деревню. По карте, чтоб до нее добраться, надо было сначала долго идти перпендикулярно реке по тропинке, дойти до шоссе и повернуть направо.

Солнце пекло, и, пока папа и дядя Юра дошли до деревни, с них пот градом катился, и кеды почти расплавились на асфальте.

Оказалось, что деревня стоит на той же реке, просто ниже по течению, после поворота, и берег под ней травянистый, все как в Мишкиной теории.

– А пойдем, может, по берегу? – предложил усталый папа.

– Ничего не имею против, – обрадовался усталый дядя Юра.

Как оказалось, это коварный леший нашептал им такое решение.

Пока они бодро щагали по низкому речному берегу, все было замечательно, кроме палящего солнца, поэтому приближение пресловутого поворота реки на юг и лесной дружелюбной опушки было встречено радостью и маленьким привалом.

Потом зашагали дальше.

Лес все густел, ветки били по лицу, комары расчухали наконец свое счастье и не замедлили явиться.

В лесу было почти темно от густых еловых лап.

И не было никаких прогалинок и мха – сплошные рытвины, овраги, бурелом…

Папа вдруг вскрикнул. В ногу ему впилась колючая проволока. Спустя секунду, споткнувшись о какие-то доски блиндажа, упал дядя Юра.

– Глебчик, я думаю, это тут с войны.

– Да, мне тоже так кажется. Тут ужасные бои были.

– Все перерыто…

Двигаться стало почти невозможно. Они остановились и замолчали…

Слева ощущалось присутствие реки – журчаньем водоворотов и смутным блеском сквозь частый ряд темных стволов.

Внезапно кто-то хрюкнул.

В нескольких шагах от них у елки паслось несколько полосатых кабанят…

– Если их мамка где-то рядом – нам капут, – сказал папа.

– А она точно где-то рядом, – сказал дядя Юра, и оба, сорвавшись с места, бросились к реке.

Обстрекавшись, вывернув лодыжку и чуть не выронив буханки, они выбежали к воде.

Угра бурливо делала крутой поворот.

Папа и дядя Юра в ужасе прислушивались к звукам в зарослях папоротника у них за спиной, глядя через реку на противоположный, пологий и отрадный берег.

– Вот что, – сказал папа, – мы переплывем, пройдем тем берегом, а напротив нашего лагеря снова переплывем.

Дядя Юра кивнул.

Они быстро разделись, отгоняя комаров, сделали из штанов узелки, в которые положили по буханке, кеды и рубашки.

Поплыли.

Папа был всегда замечательный пловец – греб мощными рывками, сильно опережая всех с ним купающихся. Дядя Юра тоже плавал прекрасно.

Но отгребя чуть-чуть от берега, они попали в стремнину, были подхвачены неожиданно бурным течением, стремительным и кишащим водоворотами.

«Вот так тонут», – вдруг ударило у папы в голове. Он оглянулся на дядю Юру с узелком на голове и, видно, что-то такое прочел у него в глазах, что резко погреб обратно с кратким криком:

– Юра, назад!

У берега почти невозможно было встать взрослым рослым мужчинам