Доктор Арчи засмеялся:

— Это опал. Мне привез его из Чиуауа Испанец Джонни, спрятав в ботинке. Я отдал его оправить ювелиру в Денвере и надел сегодня, чтобы показать тебе.

Тея питала удивительную страсть к украшениям. Она жаждала заполучить каждый увиденный блестящий камушек, а летом непременно отправлялась походом в песчаные холмы искать кусочки горного хрусталя, агата и розового халцедона. Она заполнила две сигарные коробки найденными и выменянными камнями и воображала, что это несметное сокровище. И вечно представляла себе, как отдаст их ювелиру оправить.

— Что ты читаешь? — Доктор сунул руку под одеяло и вытащил сборник стихов Байрона. — Тебе нравится?

Тея заметно смешалась, быстро перелистала несколько страниц и наконец застенчиво указала на «Прощание Чайльд-Гарольда».

— Вот это, — робко сказала она.

— А «Афинской девушке»?

Она покраснела и подозрительно взглянула на него.

— Мне нравится «В ночи огнями весь Брюссель сиял»[2], — пробормотала она.

Доктор засмеялся и захлопнул книгу в уродливом кожаном переплете с мягкой набивкой, преподнесенную достопочтенному Питеру Кронборгу учениками воскресной школы как украшение для стола в гостиной.

— Приходи как-нибудь ко мне в контору, и я тебе дам хорошую книжку. Что не поймешь, можешь пропустить. Будешь читать на каникулах. Может быть, к тому времени ты уже всю ее поймешь.

Тея нахмурилась и покосилась на пианино:

— На каникулах я должна играть по четыре часа в день, и еще мне придется за Тором смотреть.

— За Тором? О, вы назвали младенца Тор? — воскликнул доктор.

Тея снова нахмурилась, еще свирепей, и быстро сказала:

— Это хорошее имя, только, наверное, немножко старомодное.

Тея очень чувствительно относилась к тому, что ее могут счесть иностранкой, и сильно гордилась, что ее отец всегда проповедовал горожанам по-английски — на весьма ученом и книжном английском, нужно добавить.

Питер Кронборг родился в Миннесоте, в старом поселении скандинавов. В небольшую духовную семинарию в штате Индиана он попал благодаря женщинам из шведской евангелической миссии, убежденным в его талантах: они считали гроши, выпрашивали пожертвования и устраивали церковные ужины, чтобы долговязый ленивый юнец мог выучиться на священника. Он до сих пор немного помнил шведский — хватало на проповеди и отпевания для прихожан его деревенской церкви в поселке Медная Яма. В своем городском приходе, в Мунстоуне, он использовал несколько помпезный английский, выученный из книг в семинарии. С языка у него не сходили «Дитя-Спаситель», «Отец наш Небесный» и тому подобное. Обычной, спонтанной человеческой речью бедняга не владел. Если и бывали в его жизни моменты искренности, то поневоле без слов. Вероятно, его напыщенность во многом объяснялась тем, что он постоянно вещал книжным языком, напрочь лишенным всего личного, родного и домашнего. Миссис Кронборг говорила по-шведски со своими сестрами и с золовкой, Тилли, и на просторечном английском языке с соседями. Тея, у которой был очень чувствительный слух, вообще почти не говорила, пока не пошла в школу, а объяснялась исключительно односложными звуками, и мать была уверена, что ребенок косноязычный. У Теи до сих пор речь была очень бедная для такой умницы. Мыслила она ясно, но редко пыталась выразить свои мысли, даже в школе, где всегда получала отличные оценки за письменные работы, а отвечая устно, отделывалась кратким бормотанием.

— Твой учитель музыки сегодня остановил меня на улице и справился о твоем здоровье, — сказал доктор, вставая со стула. — Он расхаживает по морозу без калош и шубы — того и гляди сам заболеет.

— Он бедный, — без прикрас ответила Тея.

Доктор вздохнул:

— Боюсь, это еще не всё. Он всегда в достойном виде, когда у тебя с ним урок? Никогда не ведет себя как пьяный?

Тея заметно рассердилась и заговорила возбужденно:

— Он много знает. Больше всех. Мне все равно, если он пьет; он старый и бедный.

Ее голос слегка дрожал.

Из соседней комнаты в разговор вмешалась миссис Кронборг:

— Доктор, он хороший учитель. А что пьет, это нам только на пользу. Он бы сроду не оказался в городишке вроде нашего, не будь у него какого-нибудь изъяна. А эти женщины, которые тут учат музыке, сами ничего не знают. Я не хочу, чтобы моя дочь с ними время теряла. Если учителя Вунша не будет, Тее не у кого станет учиться. Он всегда внимателен с учениками, следит за своим языком. Когда у Теи урок, миссис Колер всегда поблизости. Все хорошо.

Миссис Кронборг говорила спокойно и рассудительно. Было видно, что она уже давно обдумала этот вопрос.

— Рад слышать, миссис Кронборг. Мне бы только хотелось отлучить старика от бутылки и держать его в трезвости. Как вы думаете, если я вам дам свое старое пальто, вы сможете уговорить мистера Вунша его носить?

Доктор подошел к двери спальни, и миссис Кронборг подняла глаза от штопки:

— А что ж, наверное, он обрадуется. Он всегда берет, что я ему предлагаю. Он не хочет покупать одежду, но, думаю, станет ходить в пальто, если оно у него будет. У меня-то никогда не бывает одежды, чтобы ему дать, — у нас все от одного к другому переходит.

— Я пришлю Ларри с пальто сегодня вечером. — Он взял Тею за руку. — Ты на меня не сердишься?

Она ухмыльнулась с теплотой в глазах:

— Нет, раз вы даете учителю Вуншу пальто и… всякое такое. — Она многозначительно постучала пальцем по винограду.

Доктор нагнулся и поцеловал ее.

III

Болеть, конечно, хорошо, но Тея по опыту знала, что возвращению в школу сопутствуют удручающие тяготы. Как-то утром в понедельник она встала рано вместе с Акселем и Гуннаром, с которыми делила спальню, и помчалась в заднюю гостиную, расположенную между столовой и кухней. Там, рядом с печкой, которую топили дешевым мягким углем, младшие дети раздевались на ночь и одевались утром. Старшая дочь, Лина, и двое старших мальчиков спали наверху, и их комнаты теоретически прогревались проходящими снизу, от печей, дымоходами. Первым и самым неприятным, что увидела Тея, был бельевой гарнитур чистой колючей красной фланели, только что из стирки. Обычно эта пытка — необходимость разнашивать новое фланелевое белье — выпадала на воскресенье, но, поскольку Тея вчера оставалась дома, она вымолила отсрочку казни. Зимнее нижнее белье было испытанием для всех детей, но Тея мучилась больше всех, потому что у нее была самая чувствительная кожа. Пока Тея натягивала белье, тетя Тилли принесла воды из котла и наполнила жестяной кувшин. Тея умылась, расчесала волосы, заплела косы и надела синее кашемировое платье. Поверх платья шел длинный фартук на пуговицах с рукавами, который