покоя».
II
Следующие четыре дня доктору Арчи казалось, что пациентка проскользнет у него меж пальцев, несмотря на все усилия. Но этого не случилось. Напротив, она поправлялась очень быстро. Как заметил ее отец, она, видно, унаследовала «конституцию», которой он не уставал восхищаться в ее матери.
Как-то днем, когда новому братику уже исполнилась неделя, доктор пришел к Тее и нашел ее удобно устроенной в гостиной и довольной жизнью. Лучи солнца падали ей на плечи, младенец спал на подушке в кресле-качалке рядом. Стоило ему пошевелиться, и Тея протягивала руку и качала его. Из пеленок виднелся только багровый отечный лоб и беззастенчиво огромный лысый затылок. Дверь в комнату матери была открыта; миссис Кронборг сидела в кровати и штопала чулки. Она была невысокого роста, коренастая, с короткой шеей и решительным лицом. Кожа очень светлая, лицо спокойное и гладкое, без морщин, а желтые волосы, которые она, пока лежала, заплетала в косы, казались девичьими. Эту женщину доктор Арчи уважал — энергичная, практичная, невозмутимая, благодушная, но решительная. Именно такая нужна, чтобы заботиться о проповеднике, витающем в облаках. Она и приданое мужу принесла — четверть немалых земель своего отца в Небраске, впрочем, записанных на ее имя. Миссис Кронборг глубоко уважала мужа за обширные познания и красноречие. Она высиживала его проповеди с глубоким смирением, а его накрахмаленная рубашка и белые шейные платки внушали ей такой благоговейный трепет, словно и не она стирала и гладила их при свете лампы накануне вечером, чтобы сегодня утром они явились прихожанам безупречно чистые и в надлежащем порядке. Однако, несмотря на все это, жена не допускала мужа к мирским делам. Она доверяла ему утренние молитвы и молитвы перед трапезами; муж должен был нарекать имена новорожденным, служить источником всех нежных родительских чувств в доме, помнить о днях рождения и годовщинах, воспитывать в детях моральные и патриотические идеалы. А делом жены было следить за телами, одеждой и поведением детей, содержа все это в некоем подобии порядка, и со своей задачей она справлялась блестяще, к неизменному изумлению соседей. Как любила замечать миссис Кронборг и эхом восхищенно повторять за ней муж, «она еще ни одного не потеряла». Питер Кронборг хоть и витал в облаках, а все же ценил деловитость и пунктуальность, с которой его жена дарила жизнь детям и вела их по жизни. Он считал, и совершенно правильно, что независимый штат Колорадо многим обязан миссис Кронборг и таким, как она.
Миссис Кронборг верила: детей в семье должно быть столько, сколько послано свыше. Более современные взгляды на этот вопрос ее не испугали бы; они просто показались бы ей глупостью — бессмысленной болтовней, как бахвальство строителей Вавилонской башни, как план Акселя разводить страусов на птичьем дворе. Трудно сказать, на каких фактах было основано это и другие убеждения миссис Кронборг, но, единожды составив мнение, она его уже не меняла. Она не ставила свои взгляды под вопрос, как не ставят под вопрос божественное откровение. Она обладала спокойным и ровным характером, была от природы добра, способна на сильные предрассудки и никогда ничего не прощала.
Когда доктор пришел проведать Тею, миссис Кронборг размышляла о накопившейся за неделю стирке и решала, как с ней поступить. Прибытие нового младенца вынуждало пересмотреть весь домашний распорядок. Орудуя штопальной иглой, миссис Кронборг разрабатывала в уме новое распределение обитателей дома по кроватям и новый недельный график уборки. Доктор вошел в дом без стука, только потопал в прихожей, чтобы предупредить пациентов. Тея читала в постели, в солнечном свете, подпирая книгу коленями перед собой.
— Так не надо, глаза испортишь, — сказал доктор, и Тея торопливо захлопнула книгу и спрятала под одеяло.
Миссис Кронборг крикнула с кровати:
— Доктор, дайте младенца сюда и садитесь на стул! Тея попросила, чтобы мальчика ей принесли, для компании.
Прежде чем взять младенца, доктор положил на одеяло Теи желтый пакет и подмигнул ей. У них был свой язык, состоящий из подмигиваний и гримас. Когда доктор ушел поболтать с матерью, Тея осторожно открыла пакет, стараясь не шуршать. Она вытянула длинную гроздь белого винограда, местами еще облепленного опилками, в которые его паковали. В Мунстоуне такой виноград называли малагским, и раз или два за зиму в главную городскую бакалею привозили целую бочку. В основном его использовали для украшения стола на рождественские праздники. Тее до сих пор не доставалось больше одной виноградины за раз. Когда доктор вернулся в гостиную, Тея держала почти прозрачные ягоды в солнечном луче, осторожно касаясь бледно-зеленой кожуры кончиками пальцев. Она не стала благодарить доктора, только особым образом, понятным ему, хлопнула глазами и, когда он протянул руку, быстро и застенчиво прижала ее к щеке, словно желая скрыть это движение от себя самой и от него тоже.
Доктор Арчи уселся в кресло-качалку:
— Ну и как мы себя чувствуем сегодня?
Он так же смущался, как и пациентка, особенно потому, что их разговор слышало третье лицо. Каким бы высоким, красивым и важным ни казался доктор Арчи горожанам, он редко чувствовал себя непринужденно и потому, подобно Питеру Кронборгу, часто прятался за профессиональными манерами. Иногда от смущения и неловкости по всему его большому телу проходила волна судорог, и от этого он ощущал себя неуклюжим, часто спотыкался, запинался о край ковра и опрокидывал стулья. Если больному было очень плохо, доктор забывал о робости, но поддерживать светскую болтовню у постели выздоравливающего не умел.
Тея свернулась клубочком на боку и, счастливая, смотрела на доктора:
— Хорошо. Я люблю болеть. Когда я больная, мне веселей живется, чем когда я здоровая.
— Как это?
— Не надо ходить в школу, и музыкой заниматься не надо. Я могу читать сколько хочу, и мне приносят гостинцы. — Она потрогала виноград. — Мне было ужасно весело, когда я разбила себе палец и вы запретили учителю Вуншу заставлять меня играть. Но он все равно меня заставил играть упражнения, только левой рукой. По-моему, он очень вредный.
Доктор взял руку девочки и осмотрел указательный палец, на котором ноготь рос чуть криво:
— Не срезай слишком много вот здесь, с угла, и тогда он будет расти прямо. Когда ты будешь большая, начнешь носить кольца и у тебя появятся поклонники, ты не захочешь, чтобы у тебя был кривой ноготь.
Она состроила насмешливую рожицу и заметила новую булавку у него в шейном платке:
— Эта самая красивая, такой у вас еще никогда не было. Мне хочется, чтобы вы долго-долго сидели тут со мной