позвала кого-нибудь?
Она смотрела на него жадно и влюбленно.
— Я так и знала, что вы здесь, — выговорила она, в перерывах между словами быстро втягивая воздух. — У нас новый ребеночек, да? Кто?
— «Кто»? — повторил доктор.
— Братик или сестричка?
Он улыбнулся и присел на краешек кровати.
— Брат, — сказал он, беря руку девочки. — Открой рот.
— Это хорошо, с братьями меньше хлопот, — пробормотала она, и доктор вставил ей градусник под язык.
— Теперь помолчи, я буду считать. — Доктор Арчи взял девочку за руку и достал часы. Замерив пульс, он бережно спрятал ее руку опять под одеяло, подошел к одному из двух окон — оба были плотно заперты — и чуточку приподнял раму. Потянулся вверх и провел пальцами по холодной голой стене.
— Не вылезай из-под одеял, я через минутку вернусь.
Он склонился с термометром над стеклянной лампой. Подмигнул девочке с порога и закрыл дверь.
Питер Кронборг сидел в комнате у жены, держа сверток — новорожденного сына. Бодрое сознание собственной важности, бородка и очки проповедника и даже то, что он без сюртука, раздражало доктора. Он поманил Кронборга в гостиную и строго сказал:
— Ваша дочка очень больна. Почему вы меня раньше не позвали? Это воспаление легких, и наверняка не сегодня началось. Будьте добры, положите куда-нибудь младенца и помогите мне. Надо устроить ей постель здесь, в гостиной. Ей нужно быть в теплой комнате и лежать тихо. И других детей к ней не пускайте. Вот, я знаю, эта штука открывается. — И доктор откинул спинку обитого ковром дивана. — Мы можем приподнять матрас и прямо на нем отнести девочку сюда, чтобы ей не вставать лишний раз.
Кронборг моментально проникся тревогой. Вдвоем с доктором они взяли матрас и отнесли больную девочку в гостиную.
— Кронборг, мне нужно сходить к себе и принести лекарство. Аптека уже закрыта. Следите, чтобы Тея не сбрасывала одеяло. Я скоро вернусь. Помешайте в печке и подбросьте угля, только не слишком много — я к тому, чтобы он сразу занялся. Еще найдите мне старую простыню и положите ее к печке греться.
Доктор схватил тулуп и торопливо вышел на темную улицу. Городок еще спал, и холод был ужасный. Усталый и замерзший доктор находился в немилосердном расположении духа.
— Подумать только! — бормотал он. — В его-то годы и быть таким ослом! Седьмой ребенок! А о девочке и думать не думает. Старый дурак! Младенец как-нибудь сам вылез бы на белый свет — они это умеют. А вот такая милая малютка — она стоит целого выводка. Откуда что взялось, как говорится…
Он вошел в Дьюк-Блок и взбежал по лестнице на второй этаж, к себе в клинику.
Тея Кронборг тем временем удивлялась, отчего это вдруг очутилась в гостиной. Здесь разрешалось ночевать только гостям, обычно заезжим проповедникам. Она пережила несколько минут растерянности, когда не видела ничего, а потом пришла в восторг, поняв, что вот-вот должно произойти что-то необычное и приятное, и разглядев все вокруг в красном свете раскаленных слюдяных боков печки: никелированные детали самой печки, картины на стенах, которые казались девочке очень красивыми, цветы на брюссельском ковре, «Ежедневные этюды» Черни, открытые на пианино. Тея на время забыла даже о новорожденном братике.
Она услышала, что открылась входная дверь, и догадалась, что приятное, которое должно случиться, — это сам доктор Арчи. Он вошел и стал греть руки у печи. Потом повернулся к девочке, и она, слабая, бросилась к нему, наполовину выпав из кровати. Не поймай ее доктор, она бы упала на пол. Доктор дал ей лекарство и ушел за какой-то нуждой на кухню. Тея задремала и даже перестала сознавать, что он здесь. Когда она снова открыла глаза, он стоял на коленях перед печкой, размазывая большой ложкой по белой тряпке что-то темное и липкое; может быть, тесто? Потом Тея почувствовала, что доктор снимает с нее ночную рубашку. Он обернул ей грудь горячим компрессом. Еще обнаружились какие-то лямки, которые доктор пристроил ей на плечи. Затем он достал иголку с ниткой и принялся зашивать девочку в тряпичную сбрую. Это показалось Тее ужасно странным, она решила, что, видимо, спит, и сдалась сну.
С момента возвращения доктора каждый вздох давался Тее со стоном, но она сама этого не осознавала. Она не чувствовала, что ей очень больно. В редкие минуты, когда Тея вообще приходила в сознание, она была словно отделена от тела, будто сидела сверху на пианино или на висячей лампе и смотрела, как доктор зашивает ее в кокон. Ощущение было поразительным и не насыщающим, как сон. Ей хотелось проснуться и посмотреть, что происходит на самом деле.
Доктор радовался, что убедил Питера Кронборга не путаться под ногами. Удобнее заботиться о девочке, если она всецело в его распоряжении. Своих детей у доктора не было. Он был очень несчастлив в браке. Приподнимая и раздевая Тею, он думал про себя, как прекрасно тело девочки — словно цветок. С такой точностью и нежностью вылепленное, мягкое, молочно-белое. Видимо, Тея унаследовала цвет волос и шелковистую кожу от матери. Она истинная маленькая шведка. Доктор Арчи не мог не думать о том, как берег бы такое сокровище, будь она его дочерью. Ручки такие маленькие и такие горячие, и еще такие ловкие — он покосился на ноты, открытые на пианино. Зашивая девочку в льняную обертку, он аккуратно вытирал по краям там, где начинка компресса попадала на кожу. Он надел на Тею чистую ночную рубашку, предварительно согретую у печки, и подоткнул одеяло. Отводя назад спутанные волосы Теи, упавшие на брови, он задумчиво потрогал ее лоб кончиками пальцев. Нет, ее голова ничем не отличается от любой другой детской головки, хотя доктор был совершенно уверен, что эта девочка не похожа на всех остальных детей. Он пристально смотрел на широкое раскрасневшееся лицо, веснушчатый нос, свирепо сжатый маленький рот и нежный, деликатный подбородок — единственную черту, смягчавшую словно вырубленное топором скандинавское личико, будто добрая фея-крестная погладила девочку по лицу и оставила ей памятку, загадочное обещание. Обычно Тея ходила со сдвинутыми бровями, словно бросая вызов окружающему миру — но только не в присутствии доктора Арчи. Ее привязанность к доктору была одной из самых прекрасных мелочей среди всех составляющих его жизни в Мунстоуне.
За окнами посерело. На чердаке и на задней лестнице послышался топот, потом вопли:
— Отдай мою рубашку! Где мой второй чулок?
«Надо побыть тут, пока они не уйдут в школу, — подумал доктор, — иначе они всей ватагой набьются сюда и не дадут ей