— Думаю, прошло неплохо, — беспристрастно ответила она. — Довольно ловко я поймала его темп в начале первого речитатива, когда он вступил слишком рано, как считаешь? Там сложно без репетиции. О, я справилась! Он слишком торопился на синкопе в начале. Некоторые певцы ее ускоряют — хотят показать пылкую страсть. Ну можно и так, конечно!

Она фыркнула, а Фред радостно взглянул на Арчи. Ее хвастовство было бы ребячеством даже для школьника. В свете того, что она совершила, напряжения, пережитого за последние два часа, над этим можно было посмеяться… или зарыдать.

Она продолжала бодро:

— И я правда не чувствовала ужин, Фред. Стыдно признаться, я снова голодна — и забыла заказать что-нибудь в отеле.

Фред положил руку на дверцу:

— Куда едем? Тебе нужно поесть.

— Ты не знаешь какое-нибудь тихое место, где на меня не будут пялиться? Я еще грим не сняла.

— Знаю. Милый английский трактир на Сорок четвертой улице. Там по вечерам никого нет, кроме театралов после спектаклей и нескольких холостяков.

Он открыл дверь и что-то сказал водителю.

Когда машина развернулась, Тея потянулась к переднему сиденью и вытащила у доктора Арчи из нагрудного кармана носовой платок.

— Это у меня как-то само получается, — сказала она, вытирая щеки и брови. — Когда я была маленькой, я обожала ваши платки, потому что они были шелковые и пахли одеколоном. Думаю, это были единственные по-настоящему чистые платки в Мунстоуне. Вы всегда вытирали мне лицо, когда видели меня в пыли, помните? У меня что, своих не было?

— Думаю, твои всегда были изгвазданы о младшего братика.

Тея вздохнула:

— Да, Тор имел обыкновение пачкаться. Ты говоришь, он хороший шофер?

Она закрыла глаза на миг, будто они устали. И вдруг подняла взгляд:

— Забавно, правда, как все движется по кругу? Вы по-прежнему обтираете мне лицо от грязи, а Фред меня по-прежнему кормит. Я бы умерла с голоду в том пансионе на Индиана-авеню, если бы он не водил меня в «Бекингем» и не закармливал время от времени. И какую же прорву нужно было заполнить. Официанты смотрели с изумлением. Я до сих пор пою на том пропитании.

Фред вышел и подал Тее руку, чтобы перевести ее через обледенелый тротуар. Старомодный лифт поднял их наверх, и там оказался уютный ресторанчик, наполовину заполненный ужинающими компаниями. Только что вошла английская труппа из театра «Эмпайр». Официанты в красных жилетах сновали туда-сюда. Фред выбрал столик в углу, в глубине зала, и приказал официанту немедленно подать устрицы.

— Нужно несколько минут, чтобы открыть их, сэр, — возразил тот.

— Да, но сделайте несколько штук как можно быстрее и принесите даме первой. Затем жареные отбивные с почками и салат.

Тея сразу принялась поедать стебли сельдерея, от основания до листьев.

— Неккер сказала мне сегодня комплимент. Можно было бы ожидать пару приятных слов от руководства театра, но где уж там. — Она взглянула на Фреда из-под накрашенных ресниц. — Вот это был фокус — вклиниться и спеть второй акт без репетиции. Он ведь сам себя не споет.

Оттенбург смотрел на ее сияющие глаза и лицо. Она стала гораздо красивее, чем в начале вечера. Волнение подобного рода обогащало ее. Он подумал, что лишь в таком возбуждении она целиком озаряется светом, начинает присутствовать полностью. Во все остальное время она как-то холодновата и пустовата, как большая комната без людей. Даже в самые дружелюбные минуты в ней мелькает тень беспокойства, словно она чего-то ждет и упражняется в добродетели терпения. За ужином она была так добра к нему и Арчи, как только умела, и отдавала им столько себя, сколько могла. Но, очевидно, она знала лишь один способ быть по-настоящему доброй, из глубины души, и был лишь один способ, которым она могла дарить себя людям щедро и радостно, спонтанно. Он помнил, что еще девушкой она проявляла себя лучше всего в активных усилиях — физических, когда других не было под рукой. Она умела раскрываться лишь во взрывах. Старый Натанмейер это видел. В самой первой песне, которую Фред от нее услышал, она подсознательно заявила об этом.

Тея Кронборг вдруг отвернулась от разговора с Арчи и подозрительно вгляделась в угол, где сидел Оттенбург, скрестив руки и наблюдая за ней.

— Что с тобой, Фред? Ты меня пугаешь, когда молчишь — хорошо, что это бывает очень редко. О чем ты задумался?

— Я удивлялся, как ты так быстро поймала момент с оркестром, там, в начале. Я на миг запаниковал, — легко ответил он.

Она проглотила последнюю устрицу и кивнула:

— Я тоже! Сама не знаю, как мне это удалось. От отчаяния, наверное: как индейские младенцы начинают плавать, когда их бросают в реку. Мне пришлось. Теперь, когда все позади, я рада, что пришлось. Я много чему научилась сегодня.

Арчи, который обычно считал своим долгом молчать во время таких дискуссий, осмелел от ее благодушия и рискнул заметить:

— Не понимаю, как можно чему-то научиться в такой суматохе или как вообще можно на этом сосредоточиться.

Тея оглядела зал ресторана и вдруг схватилась за волосы:

— Боже, я без шляпы! Почему вы мне не сказали? И похоже, на мне мятое вечернее платье, да еще с этой краской на лице! Я так выгляжу, словно вы меня подобрали на Второй авеню. Надеюсь, тут нет никаких реформаторов из Колорадо, доктор Арчи. Публика наверняка решила, что вы два прожженных старых греховодника! Ну что ж, мне надо было поесть.

Официант поднял крышку, и она принюхалась к аромату гриля.

— Да, разливное пиво, пожалуйста. Нет, спасибо, Фред, шампанского не надо. Возвращаясь к вашему вопросу, доктор Арчи, можете поверить, я не отвлекаюсь ни на миг. В этом весь фокус работы на сцене — ежесекундно присутствовать. Если я задумаюсь о чем-то другом хоть на долю секунды, я пропала, конец мне. Но в то же время удается что-то улавливать — может, другой частью мозга. Это отличается от того, что получаешь в учебе — более практично и убедительно. Какие-то вещи лучше всего познаются в спокойствии, а другие — в буре. Научиться преподносить роль можно только перед публикой.

— Помоги нам боже, — выдохнул Оттенбург. — Ты и правда была голодна! Приятно смотреть, как ты ешь.

— Рада, что тебе приятно. Конечно, я голодна. Ты останешься на «Золото Рейна» в пятницу днем?

— Дорогая моя Тея. — Фред закурил сигарету. — Я теперь серьезный деловой человек. Я должен продавать пиво. Мне нужно быть