как он себя чувствует, и он ответил, что замерз. Я сказал ему раздеться и завернуться в тряпицу, куда я сложил нашу сушеную рыбу. Я снял рубашку и выжал, насколько хватило сил.
– Видели вы мою се́мью?
– Издали, – сказал Гек. – Вроде все у них хорошо. Вроде они печальные.
– Что еще вы увидали? Что вызнали?
Рассказ позволил парнишке отвлечься от холода и грустных мыслей.
– Первым делом я высадился на бережку возле дома Стинсонов, ну, где забор порос виноградом.
– Да, знаю енто место.
– И в той хижине была женщина. Уж не знаю, из Стинсонов или нет. Высокая, почти как ты. По правде сказать, очень похожая на мужчину. Ручищи такие огромные. Я, верно, вымок и перепачкался, потому что она позвала меня в дом. Называла меня девочкой. Представляешь?
– Неужто?
– Но вроде не шибко поверила. Все таращилась на меня. А поболтать она любит, вот и сообщила мне, что моего убийцу ищут. Она не сказала “твоего убийцу”, она сказала “убийцу Гека”. Сказала, сперва обвинили папашу и хотели его повесить.
– Но не повесили, – заметил я.
– Нет. Откуда ты знаешь?
– Угадал.
– Она сказала, потом все решили, что меня убил ты.
У меня екнуло сердце.
– Сдается мне, она все-таки догадалась, что разговаривает со мной. Ну, в общем, все решили, что это сделал папаша Финн. Наверное, потому что он убежал из города и никто его больше не видел. За его голову назначили награду в двести долларов.
Гек примолк.
– Что?
– А за тебя назначили триста.
Я промолчал.
– Я пробрался в город, хотел отыскать Тома Сойера. Думал, вдруг он нам поможет. Но всех детей заперли по домам из-за того, что по округе рыщет убийца. По крайней мере, я так понял.
– Слыхали вы чьих-нибудь разговоров?
– Я слышал, как судья Тэтчер разговаривал с каким-то типом, но они говорили то, что я уже слышал от этой женщины.
– Вы не поговорили с никем из рабов?
Он покачал головой.
– Одну ночь я провел в сарае мисс Уотсон. Прокрался на кухню, взял нам свечей и спичек. И сыру, но я его потерял. А потом я не мог отыскать каноэ. Я схоронился в амбаре у той женщины, но, по-моему, она догадалась, что я там. А когда я отыскал каноэ и отчалил, заметил, что меня преследуют какие-то люди. То есть это я так решил, что они меня преследуют.
– Как там моя жена?
– Грустная, я же сказал.
– А доченька?
– Грустная.
Я лег на спину, уставился в небо – его не было видно – и задумался обо всем, что услышал от Гека. Я дал себе слово, что непременно вернусь за своею семьей.
Мы доплыли до берега и укрылись в лесу. Наутро позавтракали припасами. Ягодами и рыбой. Копчушки и булочки, которые стянул Гек, мы оставили на потом. Поглядывая на проплывавшие мимо лодки, мы смастерили немудрящий плот с навесом и привязали к каноэ.
– Плыть будем ночью, – сказал я Геку. – А днем можем рыбалить, есть, ну и вообще отдыхать.
– Так будет правильно, – согласился Гек и перевернул рыбу, которую держал на прутике над огнем. – Можно тебя спросить?
– Валяйте.
– Как ты думаешь, почему папаша меня ненавидит?
– Ненавидит – енто сильно сказано, – ответил я.
– Ну а ты как бы сказал?
– Ан пожалуй что так.
– Он и тебя ненавидит, – добавил Гек.
– Ненавидит, а как же. Я ить раб.
– Но почему он ненавидит тебя за то, что ты раб?
– Уж так повелося на белом свете.
– Не-а, он тебя ненавидит отдельно.
Я кивнул.
Наступили сумерки, и, поскольку вдобавок стоял туман, мы решили, что можно смело пускаться в путь. Миссисипи проворней, чем кажется. И потому опаснее. Пока шлепаешь по какой-нибудь заводи или рукаву, думаешь, она тихая, но стоит выбраться на стремнину – а там все совсем иначе. Из-за недавнего наводнения мы вынуждены были отплыть подальше от берега, иначе запутались бы в кустах или наткнулись бы на корягу. Нам пришлось попотеть. С пароходов нас было не разглядеть, да и вряд ли они отвернули бы, чтобы избежать столкновения с нами. И хоть шума от них было много, но в тумане мы их зачастую даже не видели, пока они не окажутся слишком близко. Нас так и швыряло на их волнах – в основном потому, что плот наш кренился под тяжестью навеса. Мы то и дело вычерпывали воду двумя жестянками: ничего другого у нас не было. Адская работенка.
Туман рассеялся, и вдали мы увидели фонари пароходов. Мы увидели остров Формил. Казалось, он тянется бесконечно, и я вдруг осознал, как далеко от меня моя семья. А потом Гек вскрикнул, я обернулся и увидел, что на нас надвигается огромный пароход. У него, наверное, отказали двигатели, потому что шел он бесшумно. Мы что было сил погребли к берегу. Я чувствовал, как нас относит течением.
– Шибче, Гек! Поднажмите!
– Я стараюсь! – крикнул он.
Мы опасно приблизились к пароходу, но потом он будто бы передумал, смилостивился над нами, и нам удалось вернуться на прежний курс. Я посмотрел на Гека: он тоже догадывался, что сейчас будет. Волна. Мы вцепились в наш плотик – не столько ради того, чтобы он не перевернулся, сколько чтобы не дать ему развалиться. Волна ударила в плот, стена воды. Мы лишились части навеса и промокли до нитки. Качало нас немилосердно. Одной рукой мы держались за плот, другой лихорадочно вычерпывали воду.
– Ты веришь в Иисуса? – заорал Гек.
– А как же, – ответил я. – Но, может, лучше вы сами попросите Его о помощи? Когда просют рабы, он не больно-то их и слушает.
Пароход прошел, а мы все вычерпывали воду. Качало нас уже меньше.
– Так вы помолилися Богу? – спросил я.
– Не успел, – ответил Гек. – Ну и ладно, мы и так справились.
– Да уж пожалуй.
Глава 10
Несколько дней мы плыли вниз по реке. Миновали Сэйвертон, но толком его не видели. Путешествовали мы главным образом ночью, а днем добывали себе пропитание. Раз-другой забросили перемет, но Гек едва не втащил в лодку мокасиновую змею, и мы оставили это дело. Река разделилась, сузилась, и мы решили, что можно сколько-то плыть и днем. Но вскоре мы отказались от этой мысли. Мы вернулись в широкий канал и однажды заметили, что с палубы пароходика на нас указывают мужчины. От испуга мы вновь решили придерживаться темноты.
Как-то вечером у костра Гек сказал:
– Почему ты не попросил меня просто перевезти тебя на другой берег? В Иллинойсе ты