– Поди, маленький, – сказал я.

Гек покачал головой.

– Да нет, думаю, не маленький. Я слышал, он выходит оттуда дымом и появляется себе.

– Откудова вы енто знаете?

– Том Сойер рассказывал, – ответил Гек.

– Вот оно че, – произнес я.

– В смысле?

– Том Сойер хоть раз вам рассказывал правду? Помните, как он рассказал вам про золото и про радугу?

– В общем, джинн выходит из лампы и дает тебе три желания. Все что захочешь. Только попроси. Но всего три.

– А можно попросить больше желаниев?

– Я вот об том же спросил, но вроде бы так нельзя, только три. Ты бы чего пожелал?

Подобные разговоры, как правило, утомляют, но я и сам частенько размышлял о таких вещах и, как в том рассказе, который я прочитал в библиотеке судьи, осознавал: все, что мне представляется благом, может повлечь за собой дурные последствия. Например, вечная жизнь означает, что все, кого вы любили, умрут. Вопрос, который я обдумывал – но Геку я в этом, конечно, признаться не мог, – заключался в том, чего попросил бы Кьеркегор.

– Не знаю. Я, наверное, так испужался бы, что ничего и не попросил.

– А ты подумай.

– Джинн, он ить, наверное, белый. Что проку желать того, чему все равно не бывать. Хоть хорошего, хоть нет.

Гек задумался над моими словами, потом посмотрел на небо.

– А я скажу тебе, чего бы я попросил. Во-первых, я попросил бы какое-нибудь приключение. – Он широко улыбнулся. И взглянул на меня. – А потом попросил бы, чтобы ты был свободным, как я.

– Спасибо.

– А как иначе. Да я бы его попросил, чтобы вообще все рабы стали свободными.

Я кивнул.

– Разве не у каждого человека есть право на свободу? – спросил Гек.

– Прав вообще не бывает, – ответил я.

– Чего?

– Ничего.

Гек посмотрел на мешок.

– Уж не знаю, на что тебе сдались эти тяжелые книги, ну да ладно. Если нам вдруг подвернется настоящее сокровище, мы их выбросим.

– Енто чисто лампа с джинном, – сказал я.

– Да, сэр, – согласился Гек.

Мы замолчали. Улеглись на мокрый ковер из листьев. Я заметил, что Гека сморила усталость. Вскоре он уже негромко похрапывал. Я смотрел на небо сквозь сень кроны платана. Мне всегда нравилось, как его кора изгибается и облетает.

Очень хотелось читать. Гек спал, но вдруг он проснется и увидит меня за книгой? Так рисковать я не мог. А потом подумал: “Как он узнает, что я и правда читаю?” Я просто скажу ему, что бездумно таращился на слова и на буквы, размышлял, что они означают. Где ему догадаться? В эту минуту сила чтения представилась мне ясно и живо. Если только я вижу слова, значит, никто не сможет контролировать ни их, ни то, что я из них извлек. Никто даже и не узнает, разглядываю я слова или читаю их, пытаюсь их постичь или полностью осознаю. Это занятие глубоко личное и абсолютно свободное, а следовательно, абсолютно бунтарское.

Я придвинул к себе мешок книг, сунул в него руку, коснулся какой-то обложки. И задержал на ней руку, точно какой-нибудь волокита. Пухленький томик, за который я ухватился, оказался романом. Я никогда не читал романов, хотя и знал, что такое художественная литература. Если на то пошло, она не очень и отличается от религии или истории. Я выудил книгу из мешка. Взглянул на Гека, спит ли, и открыл роман. Страницы его издавали восхитительный запах.

В Вестфалии, в замке барона Тундер-ден-Тронка…[4]

И меня унесло куда-то. Я был не на том и не на этом берегу треклятой реки. Я был не на Миссисипи. Я был не в Миссури.

Глава 12

К вечеру того дня мы с удивлением обнаружили наш плот и каноэ в кустах чуть поодаль от того места, где причалили накануне.

– Повезло, – заметил Гек.

– Пересядемте-ка лучше в нашу лодку, – сказал я.

– Зачем?

– Ну, во-первых, она не краденая. Наше каноэ никто не будет искать.

– И то правда.

Гек взглянул на мой мешок.

– Пойдемте, – сказал я.

– По-моему, мы приближаемся к Огайо.

– Все могет быть.

Отплыли мы уже в сумерках, я в каноэ, Гек на плоту. Мы были сухие, и это было прекрасно. Тумана в ту ночь не было, облаков всего ничего. Над нами висели звезды.

– Смотрите какие звезды, – сказал я.

– Ага, – откликнулся Гек и спросил с любопытством: – Как думаешь, человеку под силу их все сосчитать?

– Мне так уж точно нет.

– У меня к тебе вопрос, Джим.

– Какой?

– У тебя ведь нету фамилии, да?

– Енто и есть ваш вопрос?

– Нет, – ответил Гек. – Вопрос у меня такой: если бы ты мог выбрать себе фамилию, какую бы взял?

– Хороший вопрос. Могете, когда хочете.

– Как вообще рабу взять себе фамилию, если ее у него нету?

– Я так думаю, выбрать, и вся недолга.

– Наверняка это труднее. Иначе бы люди каждый день назывались по-разному.

– Как знать, может, они и называются, – заметил я. – Я слыхал, индейцам дают имена лишь когда люди хоть что-то о них узнают. Навроде “Проворный олень”, “Желтая рука”, “Быстрая стрела” или “Убегающий от медведя”.

– Это всё настоящие имена?

– Я их выдумал только что.

– А мне нравится. Я назвался бы “Ястребиный глаз”. А ты, Джим?

Я разглядывал небо, заметил падающую звезду.

– Голайтли, – произнес я.

– Что?

– Я б так назвался. Голайтли.

– Джим Голайтли, – повторил Гек. – Красиво.

– Джеймс Голайтли.

Я вел нас вниз по реке. Гек, дрожа, уснул на плоту. Я было задремал, но меня разбудил дикий шум пирушки на пароходе. Я посмотрел на освещенную палубу, кишащую людьми. Они меня не только не видели, но и не могли видеть. По какой-то причине эта мысль показалась мне забавной, и я захихикал, но спохватился и замолчал. Мой смех не разбудил Гека. Потому что его и не было. Наш плот и каноэ каким-то образом расцепились. Меня охватил испуг: вдруг плот не годится для плавания по реке?

– Гек! – позвал я, сперва тихонько, потом погромче. – Гек! – Я прокричал во все горло.

Безмолвная пустота реки сама по себе глотала все звуки, которые я издавал, а уж из-за музыки, смеха и плеска огромного колеса парохода Геку точно меня нипочем не услышать.

Я высматривал тени, скользящие по воде или в воде, вслушивался, не раздастся ли хоть какой-нибудь звук, вглядывался, не возмутилась ли где вода, но все тщетно. Мы разделились, и я, как ни тревожился за паренька, все же думал: возможно, не так уж это и плохо.