– Спасибо за предупреждение.

Они посидели еще немного, обсуждая погоду и необычайную яркость здешних звезд. Однако нужно было ложиться.

– Спокойной ночи вам, лейтенант.

– Спокойной ночи, сержант.

Алебук  

Утром все повыскакивали из гамаков от хлесткого звука выстрела.

Проворный Эскадо оказался на месте раньше Беляева, Экштейна и двух своих подчиненных. Именно там, в стороне от лагеря, разгневанный Серебряков и повесил свой гамак с «москитеро». Сжимающий посеребренную рукоять камы[24] есаул еще не отошел от шока: лицо его побагровело, он панически озирался, рыская глазами по сторонам. Но взгляды Беляева, Экштейна и парагвайцев были прикованы не к есаулу, а к топтавшемуся в нескольких метрах от его гамака англичанину. Мистер Фриман, вчерашним вечером все так же независимо поужинавший и заснувший раньше других, сейчас ворошил траву. Наконец он разыскал еще горячую гильзу.

Эскадо, первым сообразивший, в чем здесь дело, глянул себе под ноги.

– Следы! Их много…

Действительно, земля вокруг гамака была покрыта вязью следов. На зеленых листьях блестели рубиновые капли крови.

«Дикари!» – было первой мыслью побледневшего Экштейна. Однако он ошибся: следы принадлежали зверю.

В голове ягуара застряла тяжелая пуля. Хозяин сельвы, готовый кинуться на свою жертву с нависающей над гамаком ветви, умер прежде, чем успел совершить прыжок, – его гибель свидетельствовала о крепких нервах мистера Френсиса Фримана. Экземпляр был великолепен: навскидку Беляев определил, что это, скорее всего, амазонский вид – не менее ста килограммов веса, с впечатляющей раскраской из темных и ярко-желтых пятен.

Иван Тимофеевич нервно водрузил пенсне на нос. Почему ягуар – истинный господин сельвы, кишащей разнообразнейшей пищей от обезьян до пекари и капибар, – решил отведать еще и человечину? И для Беляева, и для местного сержанта это было загадкой. О том, что испытал Серебряков, внезапно обнаружив над собой оскаленную морду, можно было только догадываться.

Оставалось лишь благодарить спасителя.

– Пустяки, – как ни в чем не бывало отвечал Беляеву англичанин, закидывая свой карабин за спину. – Я не советовал бы вашему казаку вешать свой гамак слишком далеко от лагеря.

На следующий день сержант вывел людей к ручью. Коричневая с зеленью, пахнущая болотом вода, с трудом пробивающая себе путь между подушками мха, не вызвала доверия, хотя Эскадо и уверял: после процеживания через марлю и кипячения для питья вполне пригодна и эта жижа. Тут полюбившийся путешественникам следопыт хотел откланяться, однако по нижайшей просьбе Ивана Тимофеевича согласился остаться с ними еще на сутки.

Именно в том месте, где экспедиция нашла себе очередное пристанище, Экштейну предстоялоиспытать нешуточное потрясение. Скрываемый до пояса утренним туманом Александр Георгиевич, постеснявшийся справлять нужду недалеко от кострища, углубился в тропический лес. Что-то подозрительно мелькнувшее перед сосредоточенным взором лейтенанта заставило его напрячь зрение и тотчас забыть не только о физиологической нужде, но и о положенном рядом револьвере.

– В чем дело, голубчик? – вопросил разбуженный им Беляев. – На вас лица нет!

Экштейн смог лишь указывать рукой туда, откуда только что примчался.

В тот же миг утренний лагерь заполнили голые существа.

Сержант Эскадо и Френсис Фриман – единственные из всей группы, у кого в руках оказалось оружие, – держа палец на спусковом крючке, с феноменальной выдержкой наблюдали, как измазанные желтой и красной краской дикари, потрясая дротиками и луками, совершали перед ними прыжки, которым могли позавидовать и кенгуру. Среди выделывающих коленца нежданных гостей особо выделялся вождь. Голова старого вождя была столь богато украшена перьями, что у совершенно потерянного Экштейна создалось впечатление, будто это не голова вовсе, а воссевшая на человеческое туловище птица с яростными глазами и носом-клювом. Поглядывая на онемевших спутников, Иван Тимофеевич от души хохотал.

– Алебук! – наконец воскликнул, обращаясь к Беляеву, старик-индеец. – Алебук!

– Шиди! – раздалось в ответ не менее радостно, и советник Генштаба, раскрыв объятия, поспешил навстречу вождю.

– Это друзья! – объяснил руководитель экспедиции своим оторопевшим товарищам. – Чимакоко и их вождь Шиди поведут нас к реке.

Представителям лесного племени нельзя было отказать в чувстве юмора – увидев, какое впечатление произвели они своей свирепостью, краснокожие, не выдержав, тоже расхохотались.

– Алебук – в переводе с языка местных индейцев – Сильная Рука, – объяснил Беляев, когда возбуждение чуть улеглось. – Так чимакоко зовут вашего покорного слугу.

Наслушавшийся от сержанта о свирепости морос Экштейн пристыженно молчал.

– Поверьте, голубчик, в этих местах опасность могут представлять разве что животные, – поняв, в чем причина смущения, смеялся Беляев. – Напавший на Серебрякова ягуар должен убедить вас в этом… Что же касается каннибалов, мы еще не одну пару башмаков стопчем, пока до них доберемся…

Затем Алебук, теребя свою учительскую бородку, завел долгий разговор с вождем, набрасывая на очередном листе рисунки и показывая их вождю. Соплеменники Шиди, переговариваясь и пересмеиваясь между собой, тотчас принялись за дело – по своему обычаю индейцы явились не с пустыми руками, они принесли двух пекари и теперь начали подготовку к пиру: освежевали туши, вырыли яму и запалили в ней огонь. Когда один из длинноволосых пришельцев, тонкий, изящный в движениях, разрезая мясо узким длинным ножом, прежде чем завернуть его в листья, поднял голову и встретился с Экштейном взглядом, молодой человек не мог сдержать удивления. Индеец оказался миловидной девушкой с едва наметившейся грудью. Впоследствии лейтенант записал в своем дневнике: «Словно цыганский табор прибыл сюда, в пекло сельвы, и местная Роза взглянула на меня: ее удивительные глаза пронзили мое сердце!»

В тот же вечер, присев у костра рядом с индианкой, он узнал – девушку зовут Киане. Ей было шестнадцать.

И вновь появляется Рём  

– Странно, что проводить нас взялись именно вы, – признался мексиканец. – Тем более что я наслышан о вашем желании вернуться в фатерланд.

– Нам везде нужны свои люди, – отвечал тучный сопровождающий. – И кто знает, возможно, мы вскоре встретимся…

Горная цепь, у подножия которой остановился маленький отряд, не внушала Санчесу опасений. Затруднительным был лишь перевал Кусейро с его узкой тропой, но реальную опасность он представлял лишь в том случае, если во время подъема или спуска полностью закроется туманом. Одну часть груза распределили по лошадям, лично отобранным Санчесом в конюшнях дислоцированного под Консепсьоном кавалерийского полка. Опытному soldado de caballería[25] подошли четыре американские верховые кобылы, способные перевозить на себе тяжелую кладь и обладающие плавным ходом – на эту их способность мексиканец рассчитывал при пересечении полупустынной горной пампы перед парагвайской сельвой. Что касается несколько возбудимого нрава этой породы, Рамон знал, как с ним управляться. Другую