7. «Лолита, лупящая в теннис» (часть 2, глава 20)

Лолита играет в теннис во время остановки в городе Чампион (Champion)[513], сначала с Гумбертом, а потом вчетвером с новыми знакомыми, якобы подосланными Клэром Куильти. Гумберт восхищается грацией ее движений и блеском ударов, но признает, что она была неспособна выиграть даже у слабого соперника, потому что ее боевой дух был им полностью сломлен. В оригинале Набоков отсылает ко всему описанию игры («Lolita playing tennis» [AL: 316]), но по-русски, заменяя «playing» на «лупящая», указывает на конкретный пассаж, в котором использован тот же глагол:

Она лупила крепко и плоско, со свойственным ей вольным махом, возвращая мяч за мячом над самой сеткой в глубь корта, и ритмический распорядок этих ударов был так классически прост, что собственное мое передвижение сводилось в общем к плавному прогуливанию туда-сюда – настоящие игроки поймут, что я тут хочу выразить. Резанный, довольно густо скошенный сервис <…> наделал бы моей Лолите немало трудностей, захоти я их причинить. Но кто бы решился смутить такую ясноглазую милочку? Упомянул ли я где-нибудь, что ее голая рука была отмечена прививочной осьмеркой оспы? Что я любил ее безнадежно? Что ей было всего лишь четырнадцать лет?

Любознательная бабочка, нырнув, тихо пролетела между нами [Амер II: 287].

Появление бабочки в прозе Набокова, как известно, всегда является знаком авторского присутствия и маркирует особо важные места в тексте. Ту же функцию иногда выполняет и лемниската, положенная на бок (!) восьмерка, знак бесконечности. В данном случае обе они обращают внимание читателя на внезапное прояснение сознания Гумберта, когда он задает необычный для него вопрос: «Упомянул ли я где-нибудь, <…> Что ей было всего лишь [„only“] четырнадцать [точнее, четырнадцать с половиной] лет?». Не упомянул и в такой форме упомянуть не мог, потому что за несколько недель до остановки в Чампионе он с отвращением, гневом и страхом смотрел на непокорную Лолиту, вышедшую из возраста нимфетки, и «замышлял тихонько переплюхнуться через границу в Мексику <…> и там решить, что мне делать с моей маленькой наложницей…» [Амер II: 256–257]. Понимание того, что Лолита даже в четырнадцать с лишним лет («преклонный возраст», замечает он в начале главы – [Амер II: 283]) еще ребенок и что он способен не вожделеть к ней как к секс-кукле с определенными параметрами, а полюбить прелестную, но сломленную и несчастную девушку, приходит к нему с большим опозданием – не тогда, когда он едет с ней в Эльфинстон, а когда он три года спустя пишет об этом путешествии.

Описание парной теннисной игры имеет очевидный русский претекст – сцену игры в lawn tennis из «Анны Карениной» (часть 6, гл. XXII), о которой Набоков писал в набросках комментария к роману, а потом и в «Пнине» как о первом в мировой литературе изображении тенниса[514]. Новые знакомые Лолиты, участвующие в игре, сразу начинают фамильярно называть ее Долли, что раздражает Гумберта, который едва ли помнит, что у Толстого именно Долли Облонская наблюдает за игрой Анны, Вронского и двух их гостей. Кроме того, в набоковском образе «золотой бич» (о ракетке Лолиты) можно усмотреть отголосок третьей строфы «Тенниса» (1913) Мандельштама: «Слишком дряхлы струны лир: / Золотой ракеты струны / Укрепил и бросил в мир / Англичанин вечно юный»[515].

8. «Госпиталь в Эльфинстоне» (часть 2, глава 22)

Лолита попадает в больницу Эльфинстона в тяжелом состоянии с температурой 40.2 (в оригинале 40.4) градуса [AL: 240; Амер II: 294–295]; ей ставят диагноз «вирусная инфекция»[516]. Когда Гумберт везет туда Лолиту, ему кажется, что его «словно <…> преследовал лесной царь, как в гетевском „Короле эльфов“ (но на сей раз любитель не мальчиков, а девочек)» [Амер II: 295] (в оригинале иначе: «With a heterosexual Erlkönig in pursuit» [AL: 240]). Для русских читателей Набоков вводит в текст два перевода названия знаменитой страшной баллады Гете Erlkönig – канонический «Лесной царь», как у Жуковского и многих последующих переводчиков[517], и свой собственный, не буквальный, но соответствующий общепринятому пониманию немецкого неологизма[518] и, главное, перекликающийся с названием города и образом «эльфоподобной девочки», о котором шла речь выше.

«Erlkönig строится как неразрешимая загадка: был ли король эльфов на самом деле или это холодный туман над рекой? – пишет И. Виницкий. – <…> Кто такой этот король: стихийный дух? смерть? дьявол? какая-то иная могучая сила? <…> На эти вопросы, разумеется, возможны разные, противоречащие друг другу ответы. Единственный неопровержимый факт, которым располагает читатель баллады, – это мертвый ребенок на руках у своего отца»[519]. Эльфинстонская глава ставит перед читателем «Лолиты» не меньше вопросов, и главный из них, спровоцированный аллюзией на «Лесного царя», – выздоровела ли Лолита, как это утверждает рассказчик, или она умерла в больнице? Не приоткрывает ли Гумберт свой секрет, когда восклицает в начале главы: «Лолита умирает!» [Амер II: 294].

Рассказ Гумберта о «роковой неделе» [Амер II: 298] необычайно сбивчив, противоречив и временами переходит в полный параноидальный бред, когда ему кажется, что «все, все вокруг участвовали в подлом заговоре» против него [Амер II: 299]; он сам признает, что в повествовании есть «пробелы и провалы, свойственные эпизодам в снах» [Амер II: 303], и что многого он не может вспомнить. Например, из восьми посещений Лолиты в больнице только одно, последнее, запечатлелось у него в памяти [Амер II: 299]. Не вызывают доверия даже простейшие факты, сообщенные Гумбертом. Скажем, если в начале главы он узнает от главного врача больницы, доктора Блю (Dr. Blue)[520], что у него на руках сорок пациентов с такой же инфекцией, что и у Лолиты, то в конце заявляет, что в больнице не более дюжины пациентов [Амер II: 295, 300]. Причиной столь странных «пробелов и провалов» в рассказе о днях, когда решалась судьба Лолиты, если верить Гумберту, было его беспробудное пьянство («сознавая, что я совершенно пьян»; «частое прикладывание к фляжке»; «пьян был в дым» [Амер II: 295, 296, 300]) вкупе с тяжелым гриппом («дрожал от озноба»; «находился в несколько бредовом состоянии» [Амер II: 300]). Однако целый ряд намеков, аллюзий и проговорок, в которых чувствуется воля богоподобного автора, указывают на то, что рассказчик пытается скрыть трагический финал истории «бедной Лолиты», подобный