Я хорошо ее уронил, мягко, надежно утвердив между асфальтом и ее спиной свои руки. Старался не наваливаться, чтоб травм, несовместимых с жизнью, не нанести. И вообще…

Старался.

И в машине не то, чтоб сильно сжимал… Я надеюсь.

Воробушек выглядела помятой, растерянной, но целой.

И теперь я очень хочу, чтоб уже отпустило меня, наконец. Разжало пружину эту дикую внутри.

А оно все никак.

Приходит сообщение от Серого Жнеца. Информация по Веретену, заказчику Крысы. Эти двое мурзилок цапаются давно, делят сферы бизнеса. А тут, судя по всему, год назад Крыса удачно подставился, а Веретено решил эту удачу по полной программе крутануть. И, по сути, спас мою будущую женщину. И привел ее в мои руки.

За это я его пощажу. Будет жить.

А вот дышать в ее сторону не будет.

Про Крысу можно уже не думать, там я все решу по-другому. Жестче. Потому что машина — его заказ.

Это тоже пробил Серый Жнец. Быстро, кстати.

Серый, все же, охеренный спец. Ну, или братишки Жнецы цапнули себе крутейшего спеца, который на все руки не от скуки. Потому что раньше они настолько шустро не работали, а тут…

Хорошие парни. Хоть и отмороженные наглухо. Иногда смотрю на них, и прямо даже не по себе слегка. Чуйка орет, что нет у них никаких тормозов в башке. У всех есть, у меня даже имеются. И у Бешеного Лиса, кстати, тоже.

А у этих — нихуяшеньки.

Потому и ждать от них можно всего, чего угодно. И держаться с ними надо исключительно настороже.

Больные потому что на всю голову. Что старший, что младший.

Но в работе это им не мешает, помогает даже.

Отправляю ответное сообщение, что все понял. Пересылаю особо интересные файлы Бешеному. Там по его специфике есть, пусть насладится тоже.

Короче говоря, занимаюсь привычными делами.

Отвлекаюсь.

И все равно не отпускает.

А потом из ванной выходит Воробушек.

Проворачивает тот фокус с упавшим на пол халатом.

И меня отпускает.

Наконец-то.

44. Отпустить себя

— Мне… очень… хочется… тебя… наказать.

Мой Зевс выдыхает каждое слово с тихим пугающим рычанием, и одновременно двигается, жестко зафиксировав меня прямо у огромного панорамного окна. Вид на Питер с высоты тридцать четвертого этажа пугающий.

Мне страшно, что стекло не выдержит, потому что мой мужчина — огромный, сильный и необузданный. Он вообще не думает о том, что нас от улицы отделяет лишь пара сантиметров стекла, что можно было бы и в кровати этот секс-марафон устроить, что нас увидят в конце концов!

Хотя, последнее — вряд ли.

Мы — словно на вершине неба.

Мой бог грома и молний трахает меня прямо у себя в вотчине. На Олимпе.

И мне невероятно горячо, жестко, страшно… и о-о-о… Еще-еще-еще…

Грубый несдержанный укус в шею.

Раньше он был нежнее…

Наказывает? Ох, как хорошо…

— Я… испугался! — длинное скользящее движение, жесткий удар, перехват под грудью, пальцем сдавливает сосок, и я выгибаюсь.

— Сильно! — еще один удар, боже, он меня сейчас до самого сердца пронзит, точно!

Большой такой, я едва выдерживаю!

— Очень сильно!

Чуть назад — и снова вперед. А-а-а-а!

Так остро!

— Не делай так! Больше! Не будешь?

Открываю рот, чтоб хоть что-то сказать, но из горла лишь невнятный сип вырывается. Скольжу пальцами по стеклу, беспомощно пытаясь найти хоть какую-то опору, потому что в воздухе практически вишу же!

На Зевсе! Он меня держит и вколачивает в это стекло, безумный Громовержец! Злится очень.

А я плыву в этом мареве эмоций, прямо противоположных, жгучих и пряных. Но правильных. Очень правильных.

— Ответь!

Да как я тебе отвечу? Я вздохнуть не могу! И выдохнуть ничего, кроме жалобного стона, не получается!

— Отвечай!

Отстраняется внезапно, оставляя меня без своей поддержки, но упасть не дает, опытно, быстро выстраивает в нужную ему позу… И шлепает по заднице! Небрежно, не жалея!

Больно! Горячо!

На каждый шлепок вскрикиваю, бессмысленно глядя перед собой в окно. Питер, культурная столица… Меня мало того, что у окна панорамного трахают безжалостно совершенно, так еще и лупят по заднице!

Наказывают!

— Не бу-у-уд-у-у… — почему у меня никакого протеста? Только стон. Сладкий…

Мне кажется, что меня не услышат. И продолжат.

И я кончу от шлепков, позорно просто…

Но Зевс обладает острым слухом.

Он останавливается, разворачивает меня к себе, сжимает за щеки пальцами, заставляя открыть рот.

Заглядывает в совершенно безумные глаза.

— Точно? — рычит он гневно.

— Да-а-а… — выдыхаю ему в губы.

— Как тебе верить, Воробушек? — шепчет он, и лицо неожиданно такое серьезное становится, словно не трахал он меня только что злобно у окна на виду у всего Питера, а разговоры разговаривал, — ты почему не сказала? Я бы разобрался со всем сразу же. Понимаешь или нет? Дурочка… Я бы все решил. А так мне пришлось… Да хер с ним, что мне пришлось! Главное, что я думал, что не найду тебя… Ты хоть представляешь на секундочку… — он задыхается, глаза чернеют еще больше, и продолжает после паузы, — представляешь, что я пережил? Я же… Я же, блядь, не пацан уже! Мне такие перепады противопоказаны! Ты меня чуть в могилу не свела своими выкрутасами!

Последнее он рявкает, уже не сдерживаясь, и что-то в комнате тонко звенит от его баса.

Или это в ушах у меня звенит?

Фиг его знает…

Моргаю, понимая, что впервые, пожалуй, за все время нашего общения, вижу моего грозного бога настолько… уязвимым? Да, верное слово. Уязвимый.

Как в нем это сочетается?

Только что — невыносимо властный господин, кусал, трахал, по заднице лупил в лучших традициях абьюзерских эро-фильмов.

А сейчас…

Ощущение, словно насквозь его вижу. Так, как никто и никогда.

Безумно трогательно. И так… Так честно.

Мне хочется его успокоить. Хочется заверить, что я больше не буду глупить, буду доверять ему, своему мужчине, своему богу грома и молний.

Потому что даже грозные громовержцы могут быть ранимыми.

Я его ранила своим недоверием. Тем, что скрыла.

И теперь он даже не знает, как со мной поступить.

Как донести до меня, что нельзя так делать. Просто сказать? Вот, сказал. А как мне теперь ему сказать? Чтоб поверил?

Поверит?

— Прости меня… — шепчу я, — прости…

Но слова тут явно лишние.

И я делаю то, что и должна сделать накосячившая женщина, если хочет правильно попросить у мужчины прощения.

Я легко высвобождаюсь из его пальцев, прикасаюсь губами к голой мощной груди, ласкаю языком, нежно-нежно…

Не торопясь.

Просить