— Ты как? — спросил я у Тины, — встать сможешь? Болит где?

Она чуть уперлась в мои плечи, давая понять, что хочет сесть, я, скрипнув зубами, позволил.

Воробушек села, аккуратно провела пальчиками по волосам, повела плечами, согнула ноги в коленях, затем посмотрела на меня:

— Знаешь, вроде бы все хорошо… Сейчас попробую встать…

— Нет, я сам.

Я поднялся и подхватил ее на руки.

— Большой, надо ее в больницу… — попытался скорректировать мой маршрут Бешеный, но я его не воспринял.

Я нес свою женщину в свою машину. С тем, чтоб в самое ближайшее время увезти ее к себе в берлогу. Там запереть на десять замков и больше никогда, НИКОГДА, мать ее, не повторять однажды совершенных ошибок!

Бешеный, по выражению моей физиономии поняв, что тут никто ничего не услышит, просто вовремя отшагнул с пути бронепоезда.

А я определил Воробушка на заднее сиденье своего джипа, содрал и выкинул мокрое пальто и обувь, укутал в пушистый плед, который мне передал один из помощников.

И коротко приказал водителю:

— Домой.

Моя квартира в Питере, в районе Мурзинка, пустовала все это время.

Ждала.

И дождалась.

И вот сейчас мы едем через весеннюю питерскую хмарь, легкий дождичек уже переходит в стадию нелегкую, но мне похер.

Мне даже Питер теперь нравится.

Все же, он вернул мне мое.

А значит, с ним можно договариваться.

Мое сидит у меня на коленях, укутанное по самые уши в мягкий плед, и я не могу перестать ее трогать, жамкать, стараясь сдержаться и не сдавить судорожно, лишний раз утверждаясь тактильно, что мне не померещилось. И все мое — тут, в моих руках.

И что в этот раз судьба была ко мне благосклонна.

Мы молчим.

Воробушек, должно быть, переживает, не зная, что сказать, а я… У меня все еще нет слов.

Я все еще не человек.

Зверь, жадно и судорожно обнюхивающий чудом уцелевшую самку.

В парадную захожу с Воробушком на руках. И взлетаю на лифте на тридцать четвертый этаж, крепко прижимая к груди свою драгоценную ношу.

Водила еле успевает за нами, запрыгивает в соседний лифт, и буквально в последнюю секунду вырывается вперед, чтоб открыть нам дверь.

И предупредительно закрыть ее с другой стороны, оставляя нас наедине.

42. Все конкретно

Мой Зевс пытается прямо с порога нести меня в комнату, чтобы там, подозреваю, определить на кровать, но я прихожу в себя настолько, что могу открыть рот и выдать что-то членораздельное.

Для разнообразия.

До меня еще не дошла вся жуть случившегося, но, судя по всему, это скоро произойдет.

Первые признаки, типа тремора и излишней сухости в горле — предвестники грядущего нервного срыва.

А мне не надо такого. Мне надо быть максимально собранной сейчас.

Когда мой Зевс Виталик рядом.

Несмотря ни на что, рядом.

Мой обман, исчезновение, ворох проблем, которые я притащила на хвосте.

Он, серьезный, жесткий, самодостаточный мужик, со своей устоявшейся жизнью, в которой, держу пари, его вообще все устраивало до моего появления, все же решил не закрывать за мной дверь, которой я так смачно хлопнула, а вернуться.

И меня вернуть.

И я буду дурой редкостной, если сейчас что-то сделаю не так.

Например, выдам ему всю свою палитру ПТСР-приступа. Нет уж… Я, конечно, та еще звезда, но в руки себя взять способна.

И найти силы, чтоб поговорить.

Мгновения слабости, когда увидела его, и, обомлев и забыв обо всем на свете, рванула через дорогу, даже не осмотревшись толком и вынудив его в очередной раз спасать мою жизнь, и шока после, когда не могла оторвать взгляда от его глаз, таких тревожных, таких темных, и сказать ничего не могла, лишь раскрывая рот, словно рыбка… И когда потом сидела на его коленях в машине, умирая от наслаждения, и пушистый ласковый плед тут вообще ни при чем!

Вся эта какофония эмоций, вроде бы, минула.

И теперь мне надо пару минут с собой наедине.

Просто купировать приступ и прийти в себя.

— Я… Мне надо в туалет… — говорю я, ерзая в руках Зевса, пока он с целеустремленностью бульдозера тащит меня через большую гостиную с панорамными окнами.

Виталик тут же, ни слова не говоря, сворачивает в другом направлении. Рядом с здоровенным окном — неприметная дверь, ведущая в санузел.

Зевс носит меня в большую ванную комнату, тоже с панорамным окном, кстати, аккуратно ставит на пол.

И не отпускает, оставляя здоровенные ладони на плечах.

— Помочь? — спрашивает он, причем, на полном серьезе!

— Нет, — торопливо отказываюсь я, — я сама. Сама!

— Точно? Сейчас врач приедет…

— Не надо врача! Со мной все нормально. Я даже не ударилась.

— Ты в отключке была, Воробушек, — Зевс проявляет свою хваленую властность, не желая отпускать меня и оставлять одну, но я тоже умею быть властной.

— Я врач, я понимаю, что со мной. Все в порядке, говорю же. Я хочу умыться, привести себя в порядок, — смотрю ему в глаза и говорю четко и коротко. — Врача отменяй.

Мой Зевс еще полминуты стоит, не шевелясь, всматриваясь в мое лицо. Видимо, признаки сдвига крыши ищет. Не находит и, наконец, нехотя убирает руки, отпускает меня.

— Дверь не закрывай, хорошо?

Последнее слово ему необходимо, все же, оставить за собой. Мужчина…

Киваю, Зевс выходит, а я, выдохнув, разворачиваюсь к зеркалу и включаю холодную воду.

Смотрюсь в зеркало, затем закрываю глаза и обнимаю себя. Одна рука — под мышку, вторая — на шею. Медленное поглаживание. Вдох и выдох. Ни о чем не думать. Вообще. Вдох. Я чувствую себя. Свои пальцы на шее. Мне спокойно. Выдох. И еще раз. И еще.

Ощущаю, как перестают трястись пальцы, как расслабляется напряженная, сведенная судорогой шея.

Еще парочка дыхательных упражнений.

И открываю глаза.

Я — это снова я.

У меня все хорошо.

Просто замечательно.

Я в безопасности. За стеной ждет мужчина, которому я не безразлична. Мужчина, который преодолел сотни километров, чтоб приехать за мной. Я для него что-то значу.

В этом мире снова есть человек, которому я не безразлична.

Это ли не счастье?

Улыбаюсь сама себе.

Надо же, Тина, а ты, похоже, получила еще один шанс, да? Не продолбай его.

Умываюсь, ощущая, как потоки воды смывают напряжение, боль, остатки судорожного моего состояния.

Платье, которое сегодня первый раз надела, все мокрое спереди.

Снимаю его, с сомнением смотрю на белье, прикидывая, надо ли в душ? Но решаю не злоупотреблять терпением Зевса.