И позвонить.

А после…

После все будет зависеть от того, что я услышу по телефону.

Спускаюсь вниз со ступеней, оглядываюсь, вспоминая, в какую сторону отсюда выдвигаться к метро.

И неожиданно взгляд наталкивается на высоченную мрачную фигуру, неподвижно стоящую на другой стороне улицы.

Сначала я не верю увиденному, недоверчиво щурясь.

Мужчина очень похож на моего Зевса, но и в то же время отличается.

Рост, комплекция, борода… Все его.

Но одет во все темное, строгое. Полупальто, черное, стильное, джинсы, темная рубашка. Такой, невероятно солидный, невероятно дорого выглядящий питерский бизнесмен.

Его окружение, несколько высоченных мужчин, тоже в черном, толпящихся у двух черных же джипов очень хищного вида, соответствуют, но не затмевают.

Чувствуется, кто в этой волчьей стае лидер.

Зевс смотрит на меня, так и не опустив от уха руку с зажатым в ней телефоном. Во второй руке у него — дымящаяся сигарета.

И да.

Это он.

Мой Зевс.

Он здесь.

За мной приехал?

Правда?

Узнал, что я тут…

У меня нет никаких сомнений, что это — не случайность.

Никаких случайностей быть не может!

Он приехал за мной!

За мной!

Он… Не обиделся? Мой суровый карельский любовник. Жесткий, но такой надежный. Мрачный, но невероятно теплый. Тот, в чьих руках я чувствовала себя самой защищенной в этом мире!

Я иду к нему, даже не глядя по сторонам, свято уверенная, что никто и никак не сможет мне сейчас помешать, мгновенно забывшая обо всем, что было только что, в зале суда. Это — прошлое. Это — несущественно.

И он идет ко мне. Тоже взгляд не сводит. Мы еще далеко друг от друга, и я не могу рассмотреть, что у него в глазах, но уверена, что мне понравится то, что я там увижу.

Пешеходный нерегулируемый переход, но машин нет, и я ускоряюсь.

Смотрю только на него.

Откуда появляется та машина, не вижу. И потом тоже не вспомню даже. Справа? Слева? Из-за угла выруливает?

Не знаю.

Но в какой-то момент Зевс почему-то перестает смотреть на меня, лишь на пол секундочки, щурится в сторону, а затем резко ускоряется.

А дальше все в пару мгновений умещается.

Мое удивление, внезапно оказавшийся невероятно близко Зевс, визг тормозов, дикий, бьющий по ушам!

И твердый асфальт, очень больно ударивший в спину.

Мир пропадает, дыхание сбивается.

И сквозь внезапную черноту и дурноту я ощущаю лишь огромную, такую знакомую тяжесть, навалившуюся на меня.

Закрывшую собой от всего мира. Надежную, как скала.

— Воробушек… Воробушек, ты чего? Приходи в себя… — тихий, взволнованный шепот, жаркое дыхание на лице, — блядь… Скорую, придурки! Воробушек…

Я открываю глаза и вижу перед собой лицо Зевса. Моего бога, Громовержца. Опять спасшего. Защитившего. Закрывшего собой.

И это даже не удивляет.

Потому что иначе просто не может быть.

Его же папа спас когда-то именно для меня.

И привел ко мне.

И сейчас — тоже.

41. Большой. Судьба благосклонна

Когда я увидел, как на идущую ко мне через дорогу Воробушка летит машина, даже мыслей никаких в башке не возникло.

Тело сработало само, без участия мозга, по глубинному, самому нутряному инстинкту защищая то, что ему в этот момент было жизненно необходимо.

Что встроилось в нервную систему, позвоночник, клеточную структуру, блядь!

То, что не вырвать никак и ничем.

Так, как в тот момент, я в жизни не двигался. Не бегал, не прыгал, не летал.

Балерун гребаный.

Это не мои слова, если что.

Это Бешеный так окрестил. После.

И за дело.

Я потом с камер наблюдения глянул картинку по таймингу и пришел к выводу, что ни в одной из реальностей я не успевал.

Слишком далеко был. Слишком машина близко. И Воробушек, веселая, удивленная, беспечная, шла, даже не глядя по сторонам…

Никто бы не успел.

А я успел.

Чудо, не иначе.

Сродни тому, что когда-то совершил отец Воробушка, вытащив меня с того света.

Правда, после я пережил нехилый такой приступ паники, когда Воробушек глаза не открывала.

Лежала подо мной, маленькая-маленькая, бледная такая. И волосы мокрые на лице. И полное ощущение, что уже не дышит. Что я нихуя не успел!

Меня накрыло так, что потом, когда она все же открыла глаза и посмотрела на меня ярко, безумно глубоко, в душу сразу проникая… Я даже не поверил сначала. Решил, что кажется. Что просто свихнулся от ужаса. От потери.

Я держал ее, аккуратно просунув руку между тонкой хрупкой фигуркой и холодным асфальтом, а пальцами второй убирал волосы от лица. И орал что-то про скорую. Матерно орал.

А еще выглядел, наверно, до того дико, что к нам не решались подойти мои люди. Они терлись молчаливым испуганным эскортом на расстоянии метра, не двигаясь ближе и не отходя дальше. И только Бешеный, определив издалека, что Воробушек признаки жизни подает, аккуратно присел рядом с нами на корточки.

— Большой… Давай ее в машину, да? Или скорую?

Я медленно, с огромным усилием оторвал взгляд от бледного лица Воробушка и посмотрел на Бешеного.

— Че?

За его спиной мои люди массово шатнулись назад. Наверно, взгляд у меня был… Диким.

А Бешеный ничего, лишь чуть побледнел, и все.

— Я говорю, не надо лежать тут… Простынуть можно.

Я все еще ни слова не понимал, слышал, а смысл просто улетучивался.

И в этот момент Воробушек подняла руку и мягко провела пальчиками, холодными и мокрыми, по моей щеке.

Клянусь, током долбит легче!

Я тут же забыл про Бешеного, снова пропадая во взгляде своей женщины.

— Привет, Зевс Виталик, — улыбнулась она мне, — ты тут откуда?

— За тобой приехал, Воробушек, — прошептал я, — а то на день оставить нельзя… То на вертолетах с чужими мужиками летаешь, то в судах чужих мужиков защищаешь, то под машины чужих мужиков шагаешь… Пиздец просто, Воробушек…

— Прости… — смущенно сказала она, — я просто как-то… Не могла сказать… Подумала, что вдруг это по тебе ударит…

— Ударило, — кивнул я, — когда женщина моя пропадает, оно, знаешь, бьет. И я бью в ответ. Не люблю щеки подставлять. Хоть и верующий.

— Ты? — она удивленно распахнула ресницы, отчего глаза сделались еще больше, огромными просто. Поглощающими.

— Ага, — сказал я, — прикинь? Сам в шоке. Храм обещал построить. У нас там…

— Если обещал, надо строить, — серьезно ответила она.

— Построю. Теперь — сто процентов.

— Эм-м-м… Большой… — голос Бешеного был чуть-чуть виноватым и напряженным, — проверить надо, нет ли серьезных повреждений