Младший брат, Серый Жнец, не меняя холодного, поистине маньяческого выражения на физиономии, разворачивает ко мне экран ноута, предупреждает тихим невыразительным голосом:

— Данные пока невозможно скачать, наш специалист работает над этим.

А я не слышу.

Я смотрю на фото.

Там… Воробушек. Она, точно она.

Моложе, взгляд такой открытый, наивный чуть-чуть. Фотка явно с документа, похоже, с пропуска в больницу. Или с бейджа.

Кострова Алевтина Семеновна.

Вот как тебя зовут на самом деле.

Алевтина. Аля. Или Тина все же?

— Кто она?

— Ниже досье.

Прокручиваю, изучаю биографию.

Дохожу до имени родителей, замираю.

Костров Семен Валентинович.

Эти имя и фамилию я никогда не забуду. Человек, вытащивший меня с того света. Врач, с которым мы совсем ненамного разминулись, которому я так и не смог пожать руку, поблагодарить за то, что второй шанс мне дал.

Его дочь.

Дочь.

Кручу дальше документ, но больше ничего особенного нет. Образование, опыт работы, семейное положение… Не замужем. Детей нет. Пропала год назад, уехала в Таиланд, больше никаких данных.

— Что случилось? — голос хрипит от волнения. И в груди все сжато, — и где она? Сейчас где?

Это вопрос — главный.

Сначала я ее найду и спрячу так, чтоб больше никто и никогда!

А потом уже буду детали выяснять: что случилось в ее жизни такого, что вместо Таиланда она оказалась в карельской глуши? Почему мне ничего не сказала? Про себя? Про отца? И все остальные вопросы тоже будут. Но потом.

— Где она? — поднимаю взгляд на Серого и вижу тень понимания в его мертвых глазах.

— А вот это — интересный вопрос…

_________________________________

Девочки, братья Жнецы у меня живут вот здесь:

https://litnet.com/shrt/FBqW

Кто не читал, срочно исправляемся!

40. Отдать долги

Весенний ветер пронизывает до костей, мне становится зябко в своем платье и легком плаще. Запахиваюсь, выдыхаю.

Холодно, надо же…

Я отвыкла от Питера, от погоды его переменчивой, внезапного ветра и такого же внезапного солнца.

В Карелии все как-то… Надежней, что ли. Она, как взрослый серьезный мужчина, суровый, не особенно улыбчивый, но теплый и родной. Ты знаешь, чего от него ждать, знаешь, что он поможет, укроет от любой напасти. Спасет. Защитит.

А Питер — ветреный парень. Он может быть отличным любовником, от которого кружится голова и мысли все выдуваются прочь. Он ослепляет внезапной лаской, а в следующее мгновение холодно отворачивается, получив от тебя желаемое. Ты для него — проходной вариант. И любит он лишь себя.

Когда-то, когда я была молоденькой и глупенькой, я влюбилась в Питер — легкомысленного мальчишку, с легкостью причиняющего боль. Мне хотелось этой боли, я кайфовала от нее. Наверно. Простужалась бесконечно, болела, с августа по май вечно ходила с забитым носом и соплями, но даже мысли не возникало переехать.

А вот сейчас я смотрю на серый день, мажу по щекам, ловя капли внезапно начавшегося мелкого, чисто питерского ситничка, и думаю о том, что не хочу больше этих надуманных страданий.

И жить тут не хочу.

Только не после того, как попробовала теплые медвежьи объятия Карелии.

Туда хочу.

К своему Зевсу, богу грома и молний!

Он злой, наверно, до безумия. Но отходчивый, как истинный мужчина, который дорожит своей женщиной и прощает ей разные глупости. Практически все глупости прощает, на самом деле.

Кроме измены.

Но я и не собираюсь изменять!

Моя миссия закончена, долги отданы.

Вспоминаю взгляд Крысицкого, которого арестовали сейчас, прямо в зале суда. Каким образом его конкурентам удалось его туда заманить, понятия не имею. Каким образом они сумели сделать этот процесс открытым, нагнали бешеное количество народу, репортеров и прочего, тоже для меня загадкой останется. Той самой, которую я разгадывать не хочу.

Главное, что им все удалось.

И Крысицкого прямо на горячем поймать, и не дать ему уйти. И резонанс такой вызвать, что теперь речи о баллотировании в депутаты никакой не идет. Наверно, это был какой-то точный, ювелирный расчет, и надо было, чтоб все сошлось одно к одному. И оно сошлось.

Потому что есть в этом мире справедливость, что бы по этому поводу ни думали всякие твари, типа того же Крысицкого.

Это лишь кажется, что можно бесконечно позволять себе все, что только хочется, не оглядываясь на совесть, законы и других людей. Но всегда настигает расплата.

Иногда это случается сразу.

Иногда — приходится долго ждать.

Иногда судьба отыгрывается по полной на детях и внуках. Но ничего не остается безнаказанным. Ничего.

Папа искренне в это верил, он видел очень много в своей жизни, он знал, о чем говорил. Его вера основывалась на неоспоримых фактах и опыте.

И у меня просто не могло не получиться.

И у конкурентов Крысицкого, что бы ими ни двигало, тоже.

Потому что есть предел гадости в этом мире.

Конечно, дело не закончено, и есть еще апелляции и другие инстанции, и явно Крысицкий ими всеми воспользуется, но…

Депутатом ему не стать.

Неприкосновенность не получить.

И этого ничего не изменит.

А, если я доживу до следующих судов, то его еще и посадят надолго. Пока лишь под стражу взяли, могут и выпустить под подписку или что-то еще придумать… Конечно, прокурор и сторона обвинения будут пытаться препятствовать… И я надеюсь, что у конкурентов Крысицкого хватит денег и упорства довести дело до конца.

А я… Я свои долги отдала. Глаза его увидела. И сама смотрела на него, не прячась, выпрямив спину. Не боясь ничего.

Наверно, папа мной доволен там, на небе.

Неожиданно теплое прикосновение к лицу заставляет вскинуть голову и попытаться поймать этот нежный, едва уловимый солнечный лучик.

Папа, я знаю, ты видишь.

Спасибо тебе.

За все спасибо.

И за мой характер. И за мою жизнь. И за Зевса моего. И за возможность отомстить твоему убийце.

Мне больше не надо ничего.

У меня теперь все есть.

Даже если мы с Зевсом не увидимся больше никогда, если он все же окажется более обидчивым, чем я предполагала, и не простит мне того, что случилось… Что ж…

Я скажу спасибо за то, что он был в моей жизни.

Это ведь тоже очень-очень много.

И сейчас страшно подумать, что этого могло бы у меня не быть.

До мурашек страшно.

Ежусь, улыбаясь этому ласковому одинокому лучику, словно папины пальцы по щеке гладят.

И слезы — это лишь от яркости.

Плотнее запахиваю пальто, прикидывая, куда сейчас идти.

У меня есть ключи от квартиры, есть деньги на