— Что «да»? — спросила я.

— Он… Лина… — Мама покачала головой. Мышцы у нее на шее напряглись. Она посмотрела мимо меня на картину на стене. — Просто. Бросил. Моя. Дочь.

— Я твоя дочь! — крикнула я, хлопнув себя по груди.

Она вздрогнула.

— Энн твоя дочь! — продолжала я, указывая на диван. — Ева твоя дочь! У тебя было четыре дочери, мама, а не одна. Потеря Лины не давала тебе права разрушить нас, а потом собирать по ее образцу.

Щелчок. Щелчок. Щелчок. Одни веревки порвались, другие истрепались.

— Нет.

— Ах да, — кивнула я. — Не по ее образцу, а по твоему. Ты хотела, чтобы мы воплотили в жизнь твою мечту, но ни разу не спросила, о чем мечтаем мы. Ты вообще спрашивала Лину, хочет ли она оставить Джунипер себе? Предложила ей поддержку? Или эти отношения тоже пали жертвой твоего безжалостного эгоизма?

— Лина. — Она сглотнула. — Хотела. — Она покачала головой, словно эта мысль казалась ей нелепой. — Ребенка.

Внутри у меня все сжалось.

— И ты заставила Лину отдать ее?

— Ты могла сказать нам, — вставила Энн. — Мы бы ей помогли.

— Слишком слабая… чтобы сделать… — Мама с трудом подбирала слова. — Я… Сделала. Лину. Ведущей. — Она подняла левую руку и ткнула в меня пальцем. — И тебя.

— Из меня ты сделала человека, страдающего от чувства вины, которого балет радует, лишь когда я танцую не в твоей драгоценной труппе. За последние несколько недель я впервые за долгие годы танцевала и получала от этого удовольствие, — вскипела я. — Мне вообще не нужна была эта труппа! Я хотела на свободу, танцевать в театрах по всему миру, но ты же сказала, что я в долгу перед Линой. Ты обернула мое чувство вины в угоду своим прихотям и сказала, что я должна подписать контракт с «Метрополитен-опера», что, если бы не я, Лина в ту ночь вообще никуда не поехала бы, а без Руссо на сцене «Метрополитен» не будет «Метрополитен».

Эта последняя фраза всегда терзала меня до крови.

— Ты обманула нас всех. Лина держала в секрете свою беременность, а ты подкупила Эверетта, чтобы ей было легче оставить Джунипер. Энн — юрист, но со своим дипломом занимается организаций мероприятий труппы! Ведь все мы знаем: не танцуешь сама — поддерживай тех, кто танцует, да? А Ева… — Тут я рассмеялась. — Ева нанесла мне удар в спину и украла созданную для меня роль!

Мама отшатнулась и бросила взгляд на Еву.

— Я же извинилась, — пробормотала Ева, теребя кутикулу. — И Василий уже ее вернул.

— Да ей плевать, — сказала я, склонив голову набок, и посмотрела на маму. — В конце концов, мы всего лишь взаимозаменяемые детали в ее чудо-механизме. Какая разница, кто из нас окажется на вершине, лишь бы с фамилией Руссо.

— Алли, — предостерегла меня Энн.

Бутылка с водой хрустнула у мамы в руке.

— Вы. Все. Руссо, — медленно произнесла мама.

— Ей стало намного хуже, — прошептала Ева.

— И очень быстро, — прибавила Энн.

Мама прожгла их злобным взглядом. Но еще в нем промелькнуло замешательство, и вот от этого мне захотелось заорать. Почему все это не всплыло в прошлом году, когда мы могли получить настоящие ответы?

— Я начинаю ненавидеть эту фамилию.

Меня тошнило от того, что я не понимаю, дошли ли до мамы все мои слова. Я ненавидела себя за то, что меня понесло. Впервые в жизни я могла сказать ей ровно то, что чувствую, не опасаясь последствий. Но веревок, которые связывали меня с ее образцом совершенства, уже не было, и эмоции выплескивались наружу с острым, опасным ощущением свободы, а его я еще даже не постигла и тем более не взяла под контроль.

Предательство. Стыд. Гордость. Надежда. Утрата. Горе. Гнев. Все эти чувства боролись за превосходство, но верх взяла боль в груди.

— Тебя создала Руссо.

— Ты не создавала меня, мама. Ты меня разрушила. — К глазам подступили слезы, в носу защипало. — Может, за это я и могла бы тебя простить, если бы тебе было не все равно. Но ты погубила Хадсона. Ты поставила его в безвыходное положение и лишила нас шансов на счастье!

— Его… выбор. — У нее еще хватило наглости пожать плечами.

— Мама, — упрекнула Энн.

— Его выбор! — крикнула она.

Бутылка с водой полетела в зеркало и ударилась чуть левее меня.

— У него не было выбора! — крикнула я срывающимся голосом. — Он был восемнадцатилетним мальчишкой, и поступить по-взрослому должна была ты. Ты должна была вести себя как моя мама. А ты убедила его, что я никогда его не прощу и всю оставшуюся жизнь буду винить его в смерти Лины.

Вот что я снова и снова прокручивала в голове по пути с пляжа, когда оставила его там одного, такого же разбитого, как я.

— Он думал, что уже потерял меня. Разумеется, он ушел. Он был моим лучшим другом, мама, и я любила его! Я его любила, даже не зная, что означает это слово.

— Оранжевый. — Она помотала головой. — Нет. — Она сжала кулаки. — Понравился. Понравился речной мальчик.

— Не просто понравился.

Боль разрасталась, пока от напряжения не сдавило ребра. В глазах потемнело. Не нужно было вспоминать, как я откликнулась на признание Хадсона, — я и без того знала. И что теперь? Он решительно вставал на защиту своих родных. Он помогал незнакомцам всякий раз, ныряя в воду. Он снова и снова защищал меня. Он появлялся, даже когда я этого не осознавала, вытаскивал меня из зоны комфорта, не нарушая границ, заявлял о своих намерениях, не выдвигая ультиматумов. Он точно говорил мне, чего хочет от меня — от нас, — и никогда не требовал того же. Он дал мне время разобраться, а не вынуждал меня надеть очередную маску, сыграть еще одну роль, которая соответствовала бы его представлениям о совершенстве. От его улыбки разум оставлял меня, от его прикосновений я вспыхивала. Но все стены, которые я воздвигла, пробило его умение слушать.

— Я в него влюбилась. — Я произнесла это вслух, и последняя веревка лопнула. Теперь меня до ужаса легко несло по течению. — Я его люблю.

Мама усмехнулась.

— Наверное, тебе не понять, но это когда ты готова отдать все, лишь бы он был счастлив. Когда от его улыбки сердце стучит чаще. Когда вы узнаете грубые, мрачные, самые безобразные черты друг друга, но все равно не отворачиваетесь.

Я посмотрела на сестер и увидела, что Энн крепко сжала руку Евы.

В груди кольнуло. Я не проявляла к Хадсону