— Что?

Он зажмурился, будто помолившись о терпении, которое вот-вот лопнет.

— Статуя — телепорт. Крыло. Фраза. Надеюсь, вы медленно соображаете из-за того, что ударились головой, а не потому, что всегда так тормозите?

— Я просто хочу убедиться, что вы не отправляете меня на корм настоящим драконам! — прошипела я в ответ.

Вот мудак, — хотела добавить следом, но Каэлен с раздражением схватил меня за запястье. Его пальцы были удивительно холодными. Он прижал мою ладонь к прохладной стеклянной поверхности и чётко, сквозь зубы, произнёс:

— Левое крыло академии, покои Ректора.

Мир проплыл перед глазами, меня вывернуло наизнанку и мгновенно собрало заново. Я оказалась в другом, не менее величественном, но гораздо более уютном коридоре. За высокими окнами была ночь, усыпанная чужими звёздами. Мы стояли в просторном зале, похожем на гостиную, с высокими потолками, тёмной деревянной мебелью и потухшим камином.

Не выпуская моего запястья, Каэлен поволок меня через зал к массивной дубовой двери в дальней стене.

— Постойте! — я попыталась выдернуть руку. — Куда вы меня тащите?

Он остановился как вкопанный и медленно повернулся.

— Как куда? В свою спальню. Или вы предлагаете нам ночевать в крыле для девушек? Не думаю, что студентки обрадуются моему появлению посреди ночи.

Я вырвала наконец руку и скрестила руки на груди, пытаясь выглядеть хоть капельку внушительнее.

— Ну, я, как бы, тоже не в восторге от перспективы спать с вами на одной кровати.

Он тоже скрестил руки на груди, зеркаля мою позу с убийственной точностью.

— А я вам спать со мной и не предлагаю. Ляжете на диван, — он не сводил с меня пронзительных глаз, которые опять стали карими. — Или можете на пол. Я не запрещаю.

В его тоне было столько высокомерия, что моё собственное возмущение пересилило страх.

— А я думала, мужчины вашего… уровня, — я с пренебрежением окинула его взглядом с ног до головы, — более воспитанные.

Его губы дрогнули в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку, но в его глазах не было ни капли веселья.

— Милая моя, — произнёс он с ледяной вежливостью, — когда вас свяжут магическими узами с полным невеждой, пришедшим из мира, где пластырь считается высшим достижением цивилизации, о воспитании как-то забываешь. Диван или пол. Выбирайте. У меня завтра трудный день. Мне нужно объяснить Совету, откуда в академии взялась невоспитанная молодая особа, которая не умеет держать язык за зубами.

С этими словами он толкнул дверь и исчез в тёмном проёме, оставив меня стоять посреди роскошной гостиной. И снова медлить было нельзя. Лишь бы не испытывать снова эту адскую боль я шагнула следом за ректором в его спальню.

Глава 5

Я шагнула в его спальню, чувствуя себя незваным гостем в логове дикого зверя. Комната оказалась на удивление… аскетичной. Хотя почему удивительно. Наоборот, ожидаемо. У такого душнилы и педанта другого я и не ожидала.

Никакой роскоши, кроме высоких потолков и огромного витражного окна, за которым сияли две луны — одна серебряная, другая с лёгким фиолетовым отливом. Всё было выдержано в тёмных, глубоких тонах: дубовый пол, почти чёрные стены, у одной из которых стояла массивная кровать под балдахином. Письменный стол был завален свитками и книгами, но царил на нём идеальный порядок. Воздух пах старым пергаментом, древесиной и чем-то ещё — холодным и острым, как запах грозы.

Каэлен, казалось, уже забыл о моём существовании. Он стоял спиной ко мне и сбросив с плеч свой длинный плащ. Плащ бесшумно скользнул на спинку кресла. Затем его пальцы — длинные, ловкие — принялись расстёгивать жилетку. Он сбросил и её, и теперь я увидела, как тонкая ткань его тёмной рубашки натянулась на спине, обрисовывая мощные мышцы плеч и лопаток. «Ректор… — промелькнула у меня дурацкая мысль, — а ректор-то, оказывается, не сухой книжный червь».

Потом он повернулся к комоду, и я застыла, заворожённая. Его пальцы принялись за пуговицы на манжетах. Он закатал рукава, обнажив предплечья. И я невольно сглотнула.

О боже. Руки. Мужские руки всегда были моей слабостью. А эти… это было нечто. Длинные пальцы, способные, я уверена, на самые сложные магические жесты, и при этом — проступающие под кожей шнуры мышц и та самая сеть выступающих вен, что говорила о силе, которую не спрячешь под профессорской мантией. Это была ядерная смесь изощрённого ума и дикой мужественности. Если бы не его характер, от которого впору было лезть на стену. Характер у этого человека был никуда не годный.

Он тем временем подошёл к своей огромной кровати, грубо стянул с неё шёлковое покрывало и одну из подушек и, не глядя, швырнул их на диван, стоявший у стены.

— Будешь спать здесь, — бросил он безразличным тоном, будто выдавал мне учебник, а не место для ночлега.

Разочарование и усталость накрыли меня с новой силой. Вся эта заворожённость испарилась, сменившись обидой.

— И что, — прозвучал мой голос, дрожащий от обиды, — даже чашку чая не предложите? После такого дня? Я, вообще-то, смену на ногах отработала.

Он повернулся.

— Нет.

— Вы, кажется, совершенно не обучены гостеприимству, — сказала я обиженно, чувствуя, как предательски щиплет глаза. Я была готова расплакаться от бессилия, от голода и от осознания, что я застряла здесь, в этом чужом мире, с этим невыносимым человеком.

Он медленно подошёл ко мне, и я невольно отступила на шаг, наткнувшись на косяк двери. Он остановился в двух шагах, и его рост снова давил на меня.

— Милая Элина, — прошипел он, и в его шёпоте было больше угрозы, чем в крике, — вы — не гость. Вы — катастрофа, которую я призвал по своей глупости. И моё гостеприимство ограничивается тем, что я обеспечил вам защиту и место для ночлега в нашем не очень гостеприимном мире. Не требуйте от меня большего. Ложитесь спать. И постарайтесь не храпеть.

С этими словами он повернулся, погасил жестом света в люстре, оставив комнату освещённой лишь лунным светом из окна, и направился к своей кровати. Он лёг, повернувшись к стене, демонстративно отгородившись от меня.

Я стояла в темноте, растерянная и обиженная, глядя на его широкую спину. Потом, сжав зубы, я поплелась к своему дивану. Он был жёстким и холодным. Я закуталась в его покрывало и подумала, что, возможно, драконы были бы милее, чем этот бессердечный ректор.