— Ладно, капитан. Слетаю на разведку.

Он удовлетворённо кивнул.

— Только давай осторожней там.

Я усмехнулся, и усмешка вышла кривой.

— Осторожность — моё второе имя.

Ветер на верхней палубе ударил в лицо тугой, упругой волной и взъерошил волосы. Корабль слегка качало, огромные паруса над головой хлопали, как крылья исполинской птицы. Я подошёл к борту, сжал холодные, влажные от конденсата леера. Первый полёт. На Аспекте. Страх кольнул в живот — холодный, как прикосновение хирургического клинка. Я привык летать в пилотских креслах, пристёгнутый ремнями, слыша привычный, успокаивающий гул двигателей. На крайний случай, как сейчас, на борту «Золотого Дрейка». Воспоминания о полётах на живых гиппоптерах — крылатых зверях аркадонской кавалерии — отдавали страхом и запахом чужого пота. Но тогда я был всего лишь пассажиром и не мог влиять на полёт. Сейчас всё будет по-другому. Кроме того, Аспект — это часть меня.

Внутренний монолог кружил в голове, как пыль в вихре. Не думай. Действуй. Я закрыл глаза и сосредоточился на тепле в груди. Стальной Гиппоптер…

Воздух перед мной задрожал, пошёл рябью, как вода от брошенного камня. Пространство треснуло с сухим, стеклянным звуком. Из этого разлома, из небытия шагнул он — величественный, с чешуёй, что отливала вороненой сталью под тусклым светом лилового неба. Крылья его были сложены, тело — мощное, хищное, воплощённая сила. В обсидиановых глазах не было ничего, кроме холодного разума. Он повернул изящную голову и ткнулся твёрдым, как алмаз, клювом в мою протянутую руку. Волна доверия и абсолютной, нечеловеческой силы хлынула в меня, смывая липкий страх. Мои сомнения ушли, растворились в ледяном, кристальном спокойствии хищника, для которого небо было родным домом.

Я вскочил в седло — вернее, не в седло, а в выемку на его стальной спине, что подалась, приняла меня, словно живая, тёплая плоть. Руки мои сами легли на его могучую шею, сжали не холодный металл, а тугое сплетение стальных жил, по которым струилась незримая сила. Гиппоптер под мной напрягся, каждая его чешуйка завибрировала. Исполинские крылья раскрылись с сухим шелестом, заслонив собой полнеба, — они были шире размаха самого большого паруса нашего «Дрейка». Ветер вокруг нас взвыл, закрутился в тугой, яростный вихрь.

Мы прыгнули.

Падение. Одно короткое, бесконечное мгновение свободного падения в лиловую бездну. Сердце моё не просто ухнуло в пятки — оно, казалось, вовсе подпрыгнуло куда-то в район кадыка. Первобытный, животный страх вспыхнул ослепительной молнией в мозгу! Я падаю, без страховки, без парашюта! И тут исполинские крылья ударили по воздуху с таким звуком, словно разорвали само полотно мироздания. Нас подхватило, швырнуло вверх с силой бортового кинетического орудия, выстрелившего в зенит.

Восторг ударил в меня, как игла из гаусс-пистолета. Ветер хлестал по лицу, трепал волосы, свистел в ушах оглушительной песней свободы. Я рассмеялся — дико, исступлённо, как сумасшедший, которому вдруг даровали весь мир. Я сделал два широких, полных упоения круга вокруг нашего корабля, разглядывая крохотные фигурки членов команды, застывших на палубе. Различил среди них коренастую фигуру Соболя и вскинул руку в приветственном жесте. Дождавшись ответного, едва заметного движения, я мысленно приказал, и мы камнем рухнули вниз.

Мир внизу развернулся во всей своей мрачной, детальной красоте — предстал передо мной, как на ладони: каньоны, подобные глубоким, незаживающим шрамам на теле гиганта; озёра — чёрные, немигающие зрачки, уставившиеся в бездонное небо. Отсюда, с высоты, всё казалось маленьким, хрупким, почти игрушечным. На одно пьянящее мгновение я почувствовал себя королём, нет, богом этого мира. Я был един с Единством и Восхождением через свой Аспект. Его мышцы ритмично и мощно работали подо мной, я чувствовал каждое их сокращение. Он, в свою очередь, чувствовал мои эмоции — страх мой давно растаял без следа, а восторг разрастался, заполняя всё моё существо. Наши крылья резали плотный воздух. Звёздная Кровь расходовалась, но моя регенерация запаса уже с лихвой покрывала затраты на полёт, так что я расслабился и перестал замечать это, полностью сосредоточившись на Полёте и на этом всепоглощающем, почти забытом чувстве полной свободы. Пожалуй, это был один из тех немногих дней в Единстве, когда я был безгранично и беспременно счастлив.

Гиппоптер едва заметно повернул голову, и я, без слов, по одному лишь напряжению его шейных мышц, понял — цель близко. Я мысленно кивнул. Мы снизились, бесшумно скользнув над щербатым гребнем каньона. Там, внизу, в серой ложбине, тускло серебрился инородный предмет — спасательная капсула, покорёженная, со смятыми боками, но в основном целая. Над ней, словно толстый палец, указующий в небо, тянулся жирный и толстый столб дыма от сигнальной шашки, видимый со всех сторон.

И тут меня ждала неожиданность. Двенадцать фигур. Всадники на цезарях — огромных ездовых птицах с крючковатыми клювами, полными острых, как бритва, клыков. Они мчались к модулю галопом, поднимая за собой тучи серой пыли. На всадниках были тусклые доспехи, за спинами трепетали обтрёпанные плащи, над ними развивалось тёмное знамя, в руках они сжимали оружие. Боевой отряд. Хищники, учуявшие добычу. Я увидел их в то же мгновение, как и они увидели меня.

Всадники не остановили своих пернатых скакунов. Но один из них, очевидно командир, вскинул тяжёлый арбалет и долго сопровождал меня взглядом. Болт сорвался с тетивы со злобным, осиным жужжанием и прошёл в нескольких дюймах от моего плеча.

Я инстинктивно сжал шею Аспекта. Пьянящий восторг испарился, уступив место ледяному расчёту. Что теперь? Бежать? Ввязаться в бой? Модуль был всего в двухстах метрах. Но они были ближе. Напряжение сжало грудь стальным обручем. Решай. Быстро. Нет. Глупо рисковать. Я развернул гиппоптера. Нужно вернуться на «Дрейк» и действовать наверняка. Что же, похоже, что свобода закончилась. Начиналась работа.

387

Вернулся к кораблю со всей доступной поспешностью. Спрыгнул с гиппоптера, и мои сапоги глухо, тяжело стукнули по палубным доскам. Аспект растворился в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое колебание пространства. Сердце всё ещё колотилось в груди, как пойманная в силки птица — адреналиновый жар полёта ещё не утих, смешиваясь с ледяным предчувствием грядущей схватки.

Палуба жила своей, отдельной жизнью. Суетились диги, готовя к спуску на поверхность тяжёлые, неуклюжие паромобили. Они таскали ящики с боеприпасами, их гортанная речь была отрывистой, экономной — язык существ, знающих цену каждой секунде во время работы и перед боем.

Соболь ждал меня, заложив руки за спину, — поза человека, привыкшего нести на своих плечах груз ответственности. Увидев меня, он шагнул навстречу.

— Кир, что там? Докладывай. Не томи,