Я провёл пятернёй по волосам, приводя их в относительный порядок, и посмотрел ему прямо в лицо.

— Цезари. Дюжина всадников. Идут под чёрным знаменем. Один успел выстрелить из арбалета. Они направляются прямо к капсуле. И ещё… там кто-то живой. Дым от сигнальной шашки — кто-то должен был её поджечь.

Ами стояла рядом, опираясь на перила, коса перекинута через плечо, и все её движения были выверены, точны, экономны. Силуэт — тонкий, грациозный, как тростник перед штормовым вихрем резко очерчен на фоне лиловой глубины неба. Её речь была под стать её облику — тихая, с лёгкой хрипотцой, словно в голосе запутались степные ветры. Она всегда говорила ровно, без лишних слов, но сейчас во всей позе сквозило нетерпение. Тонкий палец в перчатке мерно постукивал по эфесу.

— Бандиты не ходят под знаменем, — произнесла она, и её тихий голос прозвучал в наступившей тишине отчётливее крика. — Это гвардейцы одного из здешних Благородных Домов. Добром они свою добычу не отдадут. Что, если мы возьмём их в тиски? С воздуха и с земли.

Соболь коротко кивнул, разворачиваясь к остальным. Наш импровизированный военный совет собрался прямо на палубе — неровный круг из Восходящих и нескольких старших дигов. Лис и Локи стояли чуть в стороне. Я краем глаза заметил, как её руки быстро и почти незаметно скользнули по моей сумке, удваивая дозу капсул «Шага Смерти» — мелочь, но я не мог её не заметить. Нужно будет как-нибудь сказать ей, что эти мощные стимуляторы на меня уже почти не действуют из-за необратимо изменившейся биологии. Вся её тревога пряталась в таких вот жестах. Она не говорила ни слова, но её пальцы, подкладывающие капсулы, едва заметно дрожали, выдавая страх за меня. Локи ковылял, опираясь на трость, он ещё не до конца освоился со своими новыми ногами. Этот пока не боец.

— Два паромобиля, — решил Соболь, и его голос лязгнул. — Лис и Локи остаются на «Дрейке». Ты, Кир, идёшь со мной, Ами и Чором. Диги — ведут паромобили. Возможно, когда мы появимся и продемонстрируем наше неоспоримое превосходство, драться и не придётся.

Он сказал это, но ни во взгляде его, ни в голосе не было и тени веры в собственные слова.

— А уж если придётся, то бьём быстро, но аккуратно! — иронически хмыкнул Чор, и в его словах прозвучали хищные, гортанные нотки зоргхской натуры.

— Заберём капсулу и выживших. И никаких геройств, — вставил я. — Это всем ясно.

— Главное, чтобы эти цезари не вздумали жевать мой зад, — пробурчал Чор, деловито поправляя на себе ремни. — Я зоргх приличный. Не люблю эдаких фамильярностей. В этом случае за себя не ручаюсь. Да и, признаться, цезарятину можно очень вкусно приготовить с травками и крупой кхеры. М-м-м-м…

Он мечтательно закатил глаза, но Соболь с размаху хлопнул его по спине, заставив качнуться.

— Мы все любим, как ты готовишь, Чор, но давай хоть раз попробуем обойтись без поножовщины.

После этого совета подготовка пошла своим чередом, буднично и почти привычно. Пока корабль медленно и плавно снижался, мы приступили к спуску паромобилей на подвесках; их тяжёлые каркасы скрипели и стонали. Соболь лично полез под капоты, проверяя каждую шестерню, каждый болт. В этой его дотошности сквозила необычная, почти отцовская забота. Его руки, обычно грубые и мозолистые, сейчас скользили по механизмам осторожно, нежно, словно часовщик, склонившийся над хрупким механизмом. И это трогало до глубины души — под грубой маской капитана прятался старший брат, до смерти боящийся потерять нас в этой серой, безразличной пыли.

Ами, в свою очередь, осматривала оружие. Сабли, тяжёлый револьвер, композитный лук, колчан со стрелами. Её пальцы, облачённые в тонкую перчатку, пробежали по лезвиям, проверяя заточку, но взгляд её то и дело скользил ко мне — встревоженный, хоть она и пыталась это скрыть за маской ледяного спокойствия. Она казалась напряжённой, как струна, готовая вот-вот лопнуть.

Один из дигов — это был коренастый Крас Танбак, со страшным, пересекавшим всю щеку шрамом, — подошёл к ближайшему паромобилю. Машина была покрыта панцирем из хитина камнежука, в который я некогда вживил Сущностное Ядро бронзового Звёздного Монстра и сложный Рунный Конструкт из Мёртвого Города. Машина выглядела… необычно. Чужеродно.

— Командир, — вдруг обратился он ко мне на дигском. — Этот паромобиль сам себя чинит. Смотри.

Диг ткнул толстым, грязным пальцем в глубокую царапину на борту — свежую, оставшуюся ещё после недавней стычки с некросами. И я увидел. Царапина почти затянулась. Панцирь камнежука сочился вязкой, перламутровой субстанцией, словно живая ткань, срастаясь на глазах. Броня регенерировала, стирая следы полученных ран.

— Да ну⁈ — выдохнул я, подходя ближе и не веря собственным глазам.

Поверхность брони была тёплой. Живой. Мой конструкт, моё детище, обрёл собственную, чудовищную жизнь. Это была не просто броня, а симбионт, сросшийся с машиной.

— Твоя работа ожила, Восходящий, — хмыкнул второй диг, Шан Гриви, и его жутковатая ухмылка растянулась на нечеловеческом лице. — Камнежук теперь заживляет броню. Полезное свойство.

Соболь выпрямился, оттирая руки от машинного масла, и его лицо осветилось редкой, искренней улыбкой.

— Вот так удача! Значит, на этом паромобиле мы и пойдём в бой.

Лебёдки заурчали, взвизгнули, и паромобили медленно опустились вниз — две обманчиво громоздких и неуклюжих машины на широких гусеницах, с турелями крупнокалиберных пулемётов. «Камнежук» стоял первым, его хитиновый панцирь казался невзрачным, серым, матовым. Мы быстро распределились по машинам. Диги-механики, Крас Танбак и Шан Гриви, уселись за рычаги. «Золотой Дрейк» лёг в дрейф, и его силуэт, подрагивая в потоках горячего воздуха, начал уменьшаться, паря над каньоном, словно призрачный страж. Мы рванули вперёд, и тучи серой пыли взвились длинными шлейфами за нашими гусеничными вездеходами.

Соболь занял место за пулемётами на «Камнежуке». Я остался сидеть на броне, вцепившись в поручень.

Ами ехала так же на броне соседнего паромобиля, и её тонкий тёмный силуэт был хорошо виден на фоне серого пейзажа. Она казалась встревоженной. Наши мысли соприкоснулись в безмолвном диалоге псионической связи, куда более красноречивом, чем любые слова.

Машины бодро катили по бесплодной почве окраины Кровавой Пустоши, оставляя за собой два седых, пыльных хвоста. Я сидел на тёплой вибрирующей броне «Камнежука», и мерный грохот гусениц отдавался во всём теле. Ветер, пропитанный запахом пыли и машинного масла, бил в лицо, но не приносил свежести. Впереди, в мутной дымке, уже проступали рваные края каньона. Напряжение нарастало, гудело в висках, смешиваясь с рокотом мотора. Я посмотрел на соседний паромобиль. Ами сидела там, прямая, как натянутая тетива, но что-то в