Я протянул к ней нить псионической связи, окунувшись в тишину нашего безмолвного диалога.

— Ами, что с тобой? — мысль моя была осторожной, почти невесомой. — Тебя бьёт мелкая, частая дрожь, словно ты выпила десяток лишних чашек эфоко…

Её ответ пришёл не сразу. Сначала я ощутил лишь холод, липкий, пронизывающий холод, который не имел ничего общего с прохладой ветра. Это была клякса чистого, беспримесного мрака в её сознании.

— Это всё предчувствие, Кир, — её мысль прозвучала глухо, как удар комка земли о крышку гроба. — Плохое предчувствие.

Больше она ничего не объяснила, и это молчание было страшнее любых слов. Всегда так — наш инквизитор, наша Ами, чуяла тьму, как хищник чует кровь, но молчала, пока не могла облечь свои ощущения в холодную сталь доказательств. Мой собственный, доселе дремавший страх, подстёгнутый её тревогой, зашевелился, поднял голову. Если она, воплощение храбрости, дисциплины, разума и логики, чует беду…

— Расскажи, — настойчиво послал я. — Мы — Копьё. Единое целое. Не держи это в себе.

— Не могу. Я не знаю, — её мысленные мысли были неопределёнными. — Чувство слепое, безликое. Оно не имеет ни формы, ни имени. Только…

Она запнулась, и я почувствовал её мучительную внутреннюю борьбу.

— Что? — поторопил я.

— Будь осторожен. Пообещай мне, что не полезешь первым. Что не будешь рисковать.

— Это просто. Я никогда не рискую понапрасну и не лезу вперёд. Обещаю.

Машина подпрыгнула на ухабе, и я едва не слетел с брони. Впереди, чётко и ясно, маячил каньон — искорёженная капсула была уже видна невооружённым глазом. И рядом с ней — дюжина тёмных штрихов на сером холсте. Всадники. Они уже ждали нас, выстроившись в небрежный, но грозный боевой порядок. Мы и не делали секрета из наших манёвров. Если их командир не полный дурак, а люди, служащие Благородным Домам, дураками бывают редко, он наверняка выслал вперёд разведку. И эта разведка уже доложила ему, что два тяжёлых паромобиля спустились с небесного корабля и теперь на всех парах несутся прямо к ним в пасть. Они ждали. Они были готовы.

388

Пыль вихрилась под тяжёлыми гусеницами наших паромобилей, вздымалась седыми столпами и оседала на броне серым, бархатистым налётом, словно погребальный саван. Ветер выл в узких расщелинах каньонов, принося с собой глухое эхо далёких обвалов — где-то там, в невидимой глубине, камни катились в бездну с сухим, костяным стуком, как игральные кости. Свинцовая небесная хмарь над нашими головами наливалась чернильной тьмой; низкие брюхатые тучи ползли медленно и неотвратимо, словно жирные черви.

Место посадки капсулы выглядело рваной раной на иссохшем теле Кровавой Пустоши. Глубокая, полукилометровая борозда, пропаханная в каменистой почве, заканчивалась широким кругом выжженной до обугливания земли. Всё вокруг было густо усеяно мелкими и крупными обломками, похожими на осколки костей растерзанного исполина. Посадка, вне всякого сомнения, была жёсткой, аварийной. Но я гнал от себя дурные мысли. Даже если внутри не уцелело ни одной живой души, даже если от сложнейших механизмов не осталось ничего, кроме самой капсулы, то даже пласталь, из которой были изготовлены большинство деталей обшивки и несущих элементов, должна была с лихвой покрыть абсолютно всю суету, что мы устроили ради спасения гипотетического соотечественника. Мы уже не прокатились зря. Холодный, циничный расчёт оттеснял на задний план тревогу командира.

Мы замедлили ход у самого края ложбины. Диги остановили паровые двигатели — и машины замерли, тяжело пыхнув паром, словно два уставших после долгой погони зверя. Пыль ещё не успела осесть, а я уже спрыгнул с брони и первым делом отослал медвежат погулять подальше. Не хватало чтобы питомцы с таким трудом взращённые поймали шальную пулю. Иллиумовый меч в ножнах на поясе качнулся, ударив по бедру, а верный револьвер «Десница» в кобуре привычно и приятно оттягивал бедро. Я вскинул руку в открытом приветственном жесте, одинаково понятном и послам, и разбойникам, и пошёл навстречу дюжине всадников в тусклой чешуйчатой броне. Их чёрные цезари недовольно фыркали, переступали с лапы на лапу, впиваясь мощными когтями в иссохшую почву. Чёрное знамя с вышитым гербом — серебряная корона на чёрном, как сама бездна, поле — лениво полоскало на длинном древке.

— Это дружинники Благородного Дома ван дер Бас…

Я обернулся. Следом за мной, без единого звука, шла Ами. Её походка — лёгкая, бесшумная, как у степной кошки, ступающей по опавшей листве. Коса перекинута через плечо, а рука лежала на эфесе «Медвежьей Сабли» — верный признак внутреннего напряжения воительницы. Соболь тоже спрыгнул с паромобиля и шёл рядом, тяжёлой, основательной поступью хозяина, твёрдо стоящего как на земле, так и на палубе. Чор остался позади, рядом с машинами, сжимая в руках свой АКГ-12. Он был готов прикрывать нас. Ему не было никакой надобности приближаться к всадникам. Диги уже заняли места стрелков в турелях паромобилей, их пулемёты были готовы в любую секунду помножить все преимущества кавалерии в мобильности на ноль. А за спинами, в лиловом небе, величественно и безмолвно плыл по воздуху наш «Золотой Дрейк», наш козырной туз, наш последний аргумент. Возможно, наша троица и смотрелась бы бледно и неубедительно против дюжины закованных в доспехи всадников. Но сокрушительный перевес в технике был на нашей стороне. И хотя я прекрасно понимал, что сверхъестественные возможности Восходящих могут нивелировать и это преимущество, в качестве аргумента в грядущих переговорах это должно было сыграть свою решающую роль.

Таков был план.

Ами подошла ближе. Она не шла — она скользила над землёй, и пыль, казалось, не смела подниматься под её лёгкими шагами.

— Это ван дер Басы, Кир, — голос её был тих, словно шёпот сухого ветра в тростнике, но в этой тишине звенела сталь. — Дом бедный, почти нищий, но известный своей болезненной гордостью. Их глава — Кеес ван дер Бас. Серебряный Восходящий. Дуэлянт. Говорят, он десять больших циклов назад в Аркадоне зарубил, шестерых знатных вельмож на Фионтаре, пока его не упекли в родовой замок остыть. После того про него ничего не было слышно. Похоже, что нам повезло наткнуться именно на него.

— Почему ты так уверена, что здесь именно он? — спросил я, не отрывая взгляда от неподвижной группы всадников.

— Знамя, — коротко пояснила она, и её палец едва заметно качнулся в сторону чёрных полотнищ. — Корона серебряная. Если бы тут были только его воины, она была бы просто белой, вышитой нитью. Серебро — знак личного присутствия главы дома.

Я молча кивнул, пальцы