Дуэлянт? Здесь, в этой забытой Едиными глуши? Зачем спасательная капсула небесных людей прославленному дуэлянту, убийце аристократов? Видимо, она была ему зачем-то очень нужна, если он не поленился добраться сюда лично, во главе своего жалкого отряда. Всё это было донельзя странно.

Мы неторопливо спустились в ложбину, и каждый наш шаг отдавался в наступившей тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра. Всадники оставались неподвижны. Они ждали. За их спинами чернела покорёженная и почерневшая при входе в атмосферу капсула, и из узкой щели пробитого люка сочился болезненный, фосфорический свет. И тут я увидел её. К седлу одного из иссиня-чёрных цезарей была привязана тонкая, поблёскивающая цепь. А на другом её конце, на коленях в пыли, в унизительном ошейнике — стояла хрупкая женская фигурка. Эластичный комбинезон синего цвета плотно облегал её фигуру, как вторая кожа, как перчатка руку хирурга, а молния на груди была провокационно расстёгнута, открывая не только треугольник молочно-белой кожи, но и верхнюю часть вздымающихся в такт прерывистому дыханию тугих полушарий груди. Размер третий. Не меньше, — отметил разум, и я с трудом отвёл взгляд.

На комбинезоне не было ни знаков отличия, ни нашивки с именем — скорее всего, она была обычным пассажиром, а не членом экипажа. Длинные, спутанные волосы цвета спелой пшеницы падали на лицо, не давая рассмотреть его в подробностях, но сама фигура, изгиб соразмерных и соблазнительных женских форм и наклон плеч, эти волосы… они были знакомы до боли. Горло прихватило спазмом.

Светлана.

Сердце моё не пропустило удар — оно остановилось. Мир не качнулся — он треснул, как стекло под ударом молота, и сквозь эту трещину в мою душу хлынул ледяной ужас. Я похоронил её. Своими собственными руками. Я помню тяжесть её костей, завёрнутых в саван. Надежда, острая и мучительная, распустилась в моей груди ядовитым цветком, смешанная с первобытным ужасом. Как такое может быть? Это что? Галлюцинация? Изощрённая ловушка? Разум мой, цепляясь за спасительную логику, отчаянно сопротивлялся, шепча: невозможно, это невозможно, она мертва, ты сам это видел. Но фигура в пыли шевельнулась, вскинула голову, и внутри меня что-то взорвалось — слепая, иррациональная радость, смешанная с животной паникой.

— Синий комбинезон, — раздался рядом ровный, спокойный голос Соболя, вырывая меня из оцепенения. — Локи говорил, что по цвету комбеза колонистов «Хельги» разделяли. Синий — это специалист… Интересно, какая у неё специальность?

Он сказал это так буднично, словно и не заметил её сходства со Светланой. А может, заметил, и именно поэтому, видя моё состояние, попытался вернуть меня на твёрдую почву фактов, не бередить только-только начавшую заживать рану.

С породистого иссиня-чёрного цезаря одним плавным, отточенным движением соскочил высокий стройный мужчина в длинном плаще с серебряной оторочкой. Вся фигура, каждый жест дышали надменностью. Походка неторопливая, пружинистая, как у павлина, обходящего свои владения, — казалось, впечатывала в пыльную землю невидимые печати его права на эту землю. Лицо этого субъекта было из тех, что называют аристократическим. Тонкие, правильные черты, высокий лоб, орлиный нос и вечная, чуть презрительная ухмылка, что кривила болезненно тонкие губы. Я заметил и зирдиновый меч в богато украшенных ножнах у бедра, и тяжёлый револьвер на другом, и небольшой круглый щит на предплечье — он тоже отливал тусклым светом зирдина. Фрейм на мгновение блеснул серебром интерфейса, когда я мысленно вызвал справку.

Кеес ван дер Бас.

Народ: Изгои.

Ранг: Серебро.

— Всё, что упало с небес на землю Дома ван дер Бас, принадлежит Дому ван дер Бас, — громко, с театральной расстановкой произнёс он, и неприятный голос, звонкий, с металлическим оттенком, разнёсся по ложбине, отражаясь от скал. — Люди. Вещи. Эта капсула. И эта пленница. Уходите, пока я милостив.

— Я — Кир из Небесных Людей, — представился я, и эти простые слова стоили неимоверных усилий.

Голос прозвучал ровно, может быть, даже слишком ровно, словно я зачитывал протокол.

— А вы, сударь, кто будете?

— Кеес ван дер Бас, Патриарх Дома! — ответ прозвучал так, будто он объявлял о восходе солнца.

Я кивнул. Всё было предельно понятно. И шагнул ещё ближе, чувствуя, как под моей кожей бушует ледяная буря. Добиться этого внешнего спокойствия было неимоверно сложно. Мысль о Светлане, о её призраке, стоящем на коленях в пыли, билась в груди обезумевшей птицей.

— Капсула и её пассажиры — наши, ван дер Бас. Люди в ней — наши соотечественники, а сама капсула — наша собственность. Прошу вас вернуть нам то, что по праву принадлежит нам.

— Я так не думаю, — он лениво качнул головой, и ухмылка его стала шире. — Я на своей земле, в своём праве.

— Зато я так думаю, — отрезал я, и холод в моём голосе, кажется, заставил даже ветер на миг притихнуть. — И я настоятельно прошу вас передумать, иначе это может привести нас к совершенно ненужному и… Весьма обильному пролитию крови. Соглашайтесь, ван дер Бас. Сила на нашей стороне.

Я едва заметно кивнул в сторону неба, где за нашими спинами величественно висел наш воздушный корабль, наш недвусмысленный аргумент. Он проследил за моим взглядом, и на его лице отразилось нечто похожее на скуку. Затем он усмехнулся.

— Знаете, Кир из Небесных Людей, я хоть и пребываю в изгнании, но по старой своей привычке внимательно слежу за большинством Восходящих Поднебесного Аркадона. И про вас я наслышан немало.

— И что же вам такого обо мне известно? — я сам не заметил, как облизал пересохшие губы и провёл ладонью по стальному черепу на своём мече.

— Например, то, что многие знают вас под прозвищем Кровавого Генерала. И отнюдь не за ратные подвиги на поле брани, а за то, что вы, не моргнув, покрошили из пулемётов перепившихся безоружных манаанских мужиков. Знаете… Я именно такого поведения от вас и ожидал, едва завидел вас верхом на гиппоптере. Вы пришли на мою землю и козыряете у меня дома своим мнимым перевесом в силе. Поведение мужлана, не находите? Так вот, нет. Ван дер Басы никогда не отступали, никогда не сдавались и никогда не отдавали своего. И я не стану первым, кто эту славную традицию нарушит. Вы жаждете крови на моей земле? Так извольте, я угощу