— Да прекратите же истерику, идиотка! — донеслось сквозь толстый слой ваты.

Ее силой выпрямили. От затрещины голова дернулась в сторону. Вой притих. Фиона ошалело уставилась на солдата, который орал что-то, брызжа слюной. Кое-как, через слово, она разобрала, что никто, кроме нее, не впадает в панику. И он, рядовой Фабий, предпочел бы быть сейчас со своими товарищами там, в гуще сражения, а не нянчиться с одуревшей особой.

Где-то совсем рядом хохотал истерически студент. И торговец ругал последними словами припадочную бабенку.

— Стань ровно, — шипел Фабий. — Клянусь святым Иеронимом — я лично тебя придушу, когда будем уходить.

— Потому что у кассийцев нет ни совести, ни чести, — онемевшими губами выговорила Фиона.

На удивление, солдат оказался не совсем безнадежен. И вместо удара она получила еще порцию забористой ругани. Дура и есть, — обругала сама себя. Нарочно выводить из себя, напрашиваясь на битье! Но, кажется, никто, кроме нее, этого жуткого воя не слышал. Ни кассийцы, ни другие пассажиры.

Плохо, всё плохо, — пришла паническая мысль. Фиона даже вздрогнула — показалось, что это кто-то произнес прямо внутри ее головы.

Очень плохо, — снова и глуше — словно у мыслей бывает эхо.

Что это⁈ Фиона подобралась. Снова вгляделась до рези глазах в затянутое ночным мраком поле. Чернота сделалась не такой непроглядной — теперь видны были в отдалении силуэты сражающихся, мечущиеся огни. Вот замелькали горящие росчерки — кто-то надумал засыпать врагов горящими стрелами? Словно маги вдруг вымерли в обоих лагерях. Или обессилели после бойни впотьмах, — подумалось ей.

Плохо, плохо, — снова отозвалось эхом в голове.

Нет, это не ее мысль! Это плохо не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило сейчас за биваками кассийцев. И к ее чувствам по этому поводу.

«Я не хочу просыпаться».

Она вздрогнула. Мысль была отчетливой. И явно не ее. Даже не мысль, а чужой голос в голове.

«Брысь! — шикнула она мысленно. — Изыди, чем бы ни было».

«Ты обещала помочь».

«Что за ересь? Что это, я схожу с ума?»

«Ты обещала помочь за то, что я помогу бежать. Обещала защитить. Они пытаются снова разбудить меня, снова привели мага-садовника».

Это… корень Великого древа? А такое возможно — чтобы засохшее дерево дозвалось до живого человека мысленно, на таком расстоянии?

«Сама ты — засохшее дерево».

И сколько возмущения и ехидства в бесплотном голосе! Это точно он. Засохший росток, оставленный ею в логове фанатиков. Открытие поразило.

«Откуда там маги-садовники? — растерянно вопросила Фиона, зацепившись за одну деталь. — Не может быть».

«Он очень настойчив. Еще немного — и мне придется откликнуться. Скверно будет всему и всем. Эфирные зеркала начнут плавиться. Он не слышит меня, но очень настойчив. И он поведет рост правильно».

Фиона растерялась окончательно. Сообразила в какой-то момент, что жуткий вой, который слышала она одна — это был безмолвный крик дерева.

«Поторопись, — прошелестело на грани слышимости. — Я продержусь. Но недолго».

Выпадение обратно в реальный мир показалось падением в холодную воду. Хихикал едко за плечом приставленный к ней солдат. Скалился сбоку торговец. Студента видно не было, а сумка его валялась на дороге. Над полем неохотно подымался рассвет. И вид того, что он выхватывал из мрака, поневоле внушал понимание — почему солнцу не хочется освещать такое.

Глава 12

Бойня прошла в отдалении, за биваками. Но это лишь отчасти спасало пассажиров, вынужденных видеть ее последствия. Небо светлело, и картины того, что осталось от ночного побоища, делались отчетливее.

Кажется, тел на поле осталось куда больше, чем живых. По крайней мере, так виделось издали.

Сражение притихало. Бойцы отступали, унося своих раненых. Убитых оставляли — обеим сторонам было не до них. Кое-где еще вспыхивали стычки — но вялые и всё реже. Обе стороны заметно вымотались.

— У меня нет сил! У меня совершенно нет сил, — запричитала одна из тетушек.

Фиона кинула взгляд на их товарку по несчастью, сброшенную с насыпи. Та мирно лежала и даже не пыталась никуда уползти, хоть и была в сознании. Эх, надо было возмущаться погромче ночью, когда кассийцы нервничали и злились! Может, и ее отправили бы следом. А там, пользуясь темнотой, можно было и уползти. Правда, она тоже ничего бы не видела… так и под удар с одной из сторон попасть недолго.

Не так-то много проку от ее дара мага-садовника!

Фиона нервно оглядывала поле, лес и бегущую от него дорогу. Время шло — а ситуация не двигалась с мертвой точки. Пассажиры дилижанса торчали вокруг своей кареты, рядом с каждым так же неподвижно замер кассийский солдат с оружием наготове. Ясно, что выставили их так демонстративно не просто так. В качестве заложников. Уже видно было, что кассийцев медленно, но верно берут в клещи. Но в ход этот козырь пока что не пускали. Выжидали?

Вопрос, кстати, какой задницы гиены торчали эти самые кассийцы столько времени на одном месте, разбив лагерь… но это знает разве что капитан Квирий Ромилин. Едва ли он намеревался отчитываться перед заложниками.

Дело сдвинулось с мертвой точки, когда солнце поднялось над горизонтом, бросив на землю длинные тени. Горизонт плавился в золотистой дымке — день обещал быть на редкость ясным.

Яркость радостных солнечных лучей скверно вязалась с рыданиями двух женщин по другую сторону кареты и тихой руганью мужчин.

Когда стало ясно, что клещи вокруг кассийского отряда сомкнулись, начались переговоры. А солдаты тем временем стягивались ближе к дороге, где оставалась карета.

* * *

— Если кто-то приблизится хоть на шаг — заложники будут умерщвлены, — выкрикнул капитан Квирий Ромилин.

С этим он, коротко что-то приказав своим, направился прямиком к манорцам, вышедшим из леса.

— Кассиец, брось оружие! — заорали с той стороны.

— Демона квадратного! — жизнерадостно отозвался капитан. — И вы меня подпустите и выслушаете, чтоб вас гиены драли! Оружие мне нужно для самозащиты, даю слово кассийского солдата и всадника не пускать его в ход для нападения.

Солдаты и командиры Манора, похоже, придерживались не самого лестного мнения о слове кассийского солдата и всадника. Но возражений не нашли.

Одна из женщин-заложниц сдавленно рыдала. Кто-то из торговцев приглушенно ругался сквозь зубы. Охраняющие их солдаты уже не обращали внимания — их тоже вымотала ночь.

Капитан тем временем прошел две трети расстояния от кареты до остановившихся