– Вот и наш главный свидетель, – сказал Лаки, подходя к столу так осторожно, будто приближался к спящей гремучей змее. – Давайте послушаем, что он скажет. Если прислушаться, карты иногда шепчут. Особенно несложившиеся.

Он не стал сразу трогать карты. Сначала он просто смотрел на них, изучая узор, в котором угадывалась не просто игра, а некое сообщение. Потом он достал свою старую, верную зажигалку «Зиппо» – наследие отца – и щелкнул ею. Пламя, ровное и уверенное, как его собственная удача в моменты наивысшего риска, вспыхнуло, отбросив на стол пляшущие, уродливые тени. В его дрожащем свете Лаки заметил то, что можно было не разглядеть при тусклом, больном свете мастерской.

– Интересно, – пробормотал он, наклоняясь ниже.

– Что? – встревожилась Элоиза, подходя ближе. Ее тень слилась с его тенью, создавая на столе причудливого двуглого истукана.

– Карты лежат не просто так. Они лежат… с напряжением. Видите? – он указал на несколько карт, которые лежали чуть криво, их углы были загнуты, будто их клали торопливо, с дрожащими пальцами, или с сильным, сокрушительным чувством. – Это не спокойная, медитативная игра перед сном. Это была… нервная деятельность. Последний аккорд в симфонии безумия.

Наконец, он осторожно, двумя пальцами, как хирург, берущий скальпель, взял одну из карт – туза бубен. Перевернул ее. Ничего необычного, кроме легкой вмятины от ногтя. Затем он перевернул другую – даму червей. И снова ничего, что кричало бы о странности. Но когда он добрался до короля треф, его пальцы, эти сверхчувствительные антенны, почувствовали едва заметную шероховатость на гладкой, скользкой поверхности рубашки.

– Ба, – тихо произнес Лаки, и в его голосе прозвучала нота охотника, нашедшего первый след. – А вот и первая зацепка. Настоящая.

Он поднес карту к самому стеклу своих очков, и его глаза, увеличенные линзами, стали похожи на глаза гигантского насекомого, изучающего добычу. И он увидел. В правом нижнем углу рубашки, почти невидимая, была проставлена крошечная, аккуратная, но уверенная буква «W». Не напечатанная, а нарисованная от руки тонким пером, черными, несмываемыми чернилами.

– «W», – сказал Лаки, и буква повисла в воздухе, тяжелая и значимая. – Вейн. Ваш брат не просто играл в пасьянс от скуки. Он метил территорию. Он оставлял свой автограф на полотне случайности. Это был вызов. Послание в бутылке, брошенной в океан вероятностей.

Он начал быстрее, почти лихорадочно перебирать карты, и его улыбка, появлявшаяся на лице, становилась все шире и беззубее, обнажая нечто первобытное и жадное. На каждой трефной карте – на валете, даме, короле и даже на скромной двойке – стояла такая же метка. Но на короле треф была не только буква. На лицевой стороне карты, прямо на пурпурной мантии короля, кто-то процарапал тончайшую, почти невидимую невооруженным глазом линию. Она не была частью рисунка. Она была чужеродной, как шрам. Она была похожа на трещину. На разлом в самом картоне, а может, и в чем-то большем.

Лаки поднес карту к уху, как ракушку, в которой, по слухам, можно услышать шум океана.

– Ничего, – сказал он. – Тишина. Но от нее веет холодком. Не физическим холодом, от которого зябнут руки. Таким… экзистенциальным. Пустотным. Как из открытого люка в космос.

Он положил карту обратно на стол, но уже не в общую кучу, а отдельно, и отошел на шаг, задумавшись, его взгляд был устремлен вглубь себя, в те закоулки сознания, где хранились знания о законах азарта и природы везения.

– Итак, картина начинает проясняться, как проясняется виски, когда дашь ему отстояться. Ваш брат не стал жертвой банального случайного ограбления или похищения с целью выкупа. Нет. Он вступил в игру. В игру очень, очень высоких ставок. Он помечал карты, как опытный игрок, который абсолютно уверен в своей победе и хочет, чтобы его запомнили, чтобы его имя гремело в залах, где решаются судьбы. Но его оппонент… его оппонент оказался не так прост. Он оставил свой ответ. Эту царапину. Знак того, что правила, какими бы они ни были, могут быть в любой момент изменены. Что сама реальность – не более чем переменная в их великом уравнении, которую можно вычеркнуть и заменить другой.

Он повернулся к Элоизе, и его лицо было серьезным, почти суровым. В его желтых очках отражалось ее испуганное лицо, искаженное, как в кривом зеркале.

– Мисс Вейн, ваш брат вызвал на дуэль кого-то, кто играет не по нашим, человеческим правилам. И, судя по всему, по крайней мере, в этой первой партии, он проиграл. Но он был умным парнем. Он оставил нам подсказки. Следы на снегу, ведущие в чащу. И теперь нам предстоит выяснить, с кем именно он играл. И, что более важно, где проходит их игровой стол. Потому что я подозреваю, что это не обычный стол с зеленым сукном.

Лаки достал из внутреннего кармана своего слегка помятого пиджака небольшой бархатный мешочек, потертый на углах, и аккуратно, с почти религиозным пиететом, словно это была священная реликвия или ядовитый гриб, поместил в него короля треф.

– А теперь, – сказал он, и в его голосе снова зазвучали знакомые Элоизе нотки азарта и предвкушения, – пора навести справки в мире тех, для кого азарт – не развлечение, не способ убить время, а воздух, которым они дышат, хлеб, который они едят, и вода, которую они пьют. Мире, где на кон ставят не деньги, а нечто гораздо более ценное. Нам нужен «Королевский Флаш». И я знаю, как туда попасть.

ГЛАВА 4: Мир подпольных ставок. Диалог с владельцем клуба «Королевский Флаш»

«Королевский Флаш» был одним из тех заведений, куда не водят экскурсии и чье местоположение не отмечают на туристических картах. Чтобы найти его, нужно было обладать либо наводкой от того, кто уже проиграл там душу, либо врожденным, почти животным чутьем на места, где пахнет крупными ставками, потом страха и мелким, липким грехом. Лаки Кэш обладал и тем, и другим.

Клуб прятался за дверью, замаскированной под киоск с газетами. Все газеты в нем были датированы вчерашним числом – тонкий, но понятный для своих намек на то, что время здесь текло по другим, более гибким законам, и вчерашние проблемы уже не имели никакого значения. Лаки одобрительно кивнул, оценивая находчивость: «Неплохой ход. Напоминает клиенту, что все его