Дмитрий Лоом
Удачливый детектив Лаки-КэШ
Предыстория мира: Глиммер-Сити и магия настроения
Глиммер-Сити не всегда был таким. Когда-то это был обычный промышленный город, где дождь падал вертикально вниз, а законы физики соблюдались с занудной пунктуальностью. Но потом что-то случилось. Ученые до сих пор спорят, что именно – одни винят неудачный эксперимент на местном коллайдере, другие – странную вспышку на солнце, третьи шепчутся о том, что город просто «перезрел», накопив за столетия слишком много человеческих эмоций, и они начали просачиваться в реальность, как сок из переспелого фрукта.
Так или иначе, магия в Глиммер-Сити не подчиняется учебникам. Ее нельзя выучить, как таблицу умножения, или заключить в строгие формулы. Она капризна, непредсказуема и зависит от настроения. Причем не только от настроения мага, а от настроения всего окружающего пространства.
Чем сильнее эмоция, тем мощнее магический всплеск. Место, где когда-то произошло трогательное признание в любви, может много лет спустя заставлять распускаться цветы посреди зимы. А подвал, где десятилетиями проигрывали в карты, будет навевать на посетителей тоску и желание поставить на кон последние штаны. Полиция даже завела специальные карты, где отмечала «зоны повышенной эмоциональной активности»: «Улица Внезапных Примирений», «Переулок Спокойной Уверенности», «Тупик Отчаяния и Плохих Решений».
Но есть и обратная сторона. Сильные, но кратковременные эмоции – ярость, паника, дикая радость – создают непредсказуемые и часто опасные всплески «дикой магии». Это не заклинания и не ритуалы. Это чистая, нефильтрованная реальность, икающая от переизбытка чувств.
Никто не знает, как это работает на самом деле. Ученые в своих задымленных лабораториях строят хитроумные теории, связывая всплески с фазами луны, солнечной активностью или положением мифического «Эфирного Вихря». А простые люди просто пожимают плечами и живут с этим. Это просто есть. Как погода. Только страннее. И гораздо обиднее.
Вот почему в каждом приличном городе, вроде того, где Лаки Кэш коротал свои вечера за стаканом виски, существовали неписаные правила. Не ругайся вслух в пробке – а то рискуешь, что колесо твоего экипажа внезапно решит, что оно балерина, и унесет тебя в замысловатом, разрушительном пируэте прямиком в витрину дорогого ювелира. Не смейся до слёз в опере – иначе хрустальная люстра над твоей головой может засиять, как карманное солнце, а потом, щёлкнув, погаснуть навсегда, осыпав аристократов дождём горячего стекла и осколков былого величия.
Сам Лаки как-то раз стал свидетелем того, как повар в дешёвой забегаловке, узнав о выигрыше в лотерею, от радости швырнул в стену сковороду. Сковорода прошла сквозь кирпич, как по маслу, оставив после себя идеально круглое отверстие с оплавленными краями, и улетела в ночь, словно метеор. Говорили, её до сих пор иногда видят – раскалённый след в небе над промышленными районами.
Именно поэтому люди ценят спокойствие. Не потому, что они все поголовно просветлённые мудрецы, а потому, что истерика соседа может запросто привести к тому, что твой камин начнёт извергать не дым, а розовых, надушенных бабочек, которые потом дохнут ковром на ковре, и от них ещё неделю пахнет склепом и дешёвыми духами.
В этом мире страховки были дорогим удовольствием, а профессия «стабилизатора» – специалиста по укрощению дикой магии – ценилась чуть ли не выше, чем королевская гвардия. И именно поэтому такой, как Лаки Кэш, всегда находил работу. Потому что в мире, где реальность может перевернуться от одного неловкого слова, умение найти закономерность в хаосе, просчитать невычислимое и обвести вокруг пальца саму удачу – было не просто навыком. Это было искусство выживания. И Лаки был в нём настоящим художником. Правда, художником, чьи картины чаще всего пахли виски, табаком и сомнительными победами.
Внешность и стиль Лаки – КЭША
Если бы Глиммер-Сити был человеком, его портретом был бы Лаки Кэш. Высокий, чуть сутулый, будто постоянно пробивающийся сквозь невидимую стену невезения, он носил свой возраст – где-то за тридцать – с видом человека, который видел и похуже.
Его визитной карточкой были желтые очки-хамелеоны. Не просто аксессуар. Слегка затемненные, с золотистым отливом линзы, они были его первым магическим артефактом. Купленные за бесценок у слепого торговца, который утверждал, что они «видят суть вещей», очки действительно помогали Лаки. Они не давали ему сверхспособностей, но слегка приглушали яркий, иногда ослепляющий блеск сильных эмоциональных полей, позволяя ему сохранять голову ясной, когда все вокруг сходили с ума. В них мир казался спокойнее, теплее и, что важнее, предсказуемее.
В кармане его слегка помятого, но добротного пиджака всегда лежала старая зажигалка «Зиппо». Ее корпус был исцарапан, но механизм работал безупречно. Это наследство от отца, Финнегана Кассиди, человека сомнительных профессий и обаяния, которого хватило бы на троих. Зажигалка зажигалась всегда. С первого раза. Даже под проливным дождем, в самый неподходящий момент. Для Лаки это был не просто инструмент для огня, а талисман, напоминание, что в мире есть хоть что-то надежное.
На его левой руке, под манжетой рубашки, тикали магические карманные часы – единственная вещь, оставшаяся от матери. Они не показывали время точнее других, но обладали одним странным свойством: в моменты настоящего, чистого азарта их тиканье становилось громче и увереннее, словно подбадривая хозяина. В моменты опасности они, наоборот, могли замедлиться, словно тяня время. Лаки не полагался на них слепо, но всегда прислушивался к их тихому, металлическому сердцебиению.
Философия и профессия Лаки – КЭША
«Удача – это не слепой дар судьбы, – говаривал Лаки, поправляя свои желтые очки. – Это состояние ума. Это готовность подставить карман, когда с неба падает золотой дождь, и умение вовремя отскочить, если с неба падает кирпич. Одним словом – внимание. И чуть-чуть наглости».
Он не верил в везение как в магическую силу. Для него удача была сложной, но познаваемой системой вероятностей, психологии и, прежде всего, готовности рискнуть. Он был виртуозом карточных игр любого калибра – от покера и блэкджэка до безумных локальных разновидностей, где правил не знал никто, кроме него. Он не был шулером в вульгарном понимании. Он просто… понимал игру. Чувствовал ее поток. Он мог просидеть час, не делая ставок, просто наблюдая за игроками, а потом за один вечер очистить стол, потому что знал, кто блефует, кто пьян, а кто просто исчерпал свой лимит везения.
Азарт был для него воздухом. Не столько жажда выигрыша, сколько любовь к самому
