«Согласна», – прозвучало снова, и в этот раз в голосе, лишенном тембра, сквозила уверенность, даже высокомерие древней силы, соглашающейся на забаву со смертным. В тот же миг Лаки почувствовал, как невидимые тиски сжали их пузырь стабильности. Магическое поле «Детерминатора» затрещало, выдерживая напор. Стол слегка вздрогнул, и пыль на нем на мгновение всплыла в воздухе, подчиняясь иной гравитации, прежде чем осыпаться обратно.

Лаки сдал по пять карт. Он взглянул на свои. Неплохая рука. Возможность для стрита. Но когда он взял карты, кожа на его пальцах заныла – от карт исходил холод абсолютного нуля, и на их поверхности проступил иней, которого не могло быть в помещении. Он посмотрел на Тень. Та не смотрела на карты. Она просто ждала, ее внимание – эти две дыры в бытии – было приковано к «Детерминатору», словно она видела не устройство, а его магический скелет, сияющую ауру его потенциала.

Игра началась. Не та, что была на столе, а та, что шла в головах, в воле, в самой сути их существований. Лаки поставил первую фишку, выточенную из обломка кирпича. В момент, когда фишка коснулась стола, пространство вокруг нее искривилось, и на секунду ему показалось, что он видит сквозь дерево – вглубь него, в бесчисленные слои спрессованного времени, в окаменевшие воспоминания дерева, ставшего когда-то углем, а до того – живым существом. Это было мимолетное видение, подарок – или насмешка – Тени.

– Итак, – произнес он, заставляя свой голос звучать громко и четко, пробиваясь сквозь звенящую, неестественную тишину зала, в которой слышался лишь гул собственной крови в ушах и тихий шепот распада, исходящий от их оппонента. – Начинаем. Да начнется лучшая игра.

И в этот момент он понял, что это не просто слова. Это было заклинание. Вызов. И Тень, эта древняя бесформенная пустота, приняла его. И теперь им предстояло играть, пока вокруг них рушились и собирались заново законы реальности, а на кону была душа города и судьба человека, сидевшего по ту сторону стола с пустыми, замороженными глазами.

ГЛАВА 16: Лаки вступает в игру. Диалог с Тенью. Спор о природе азарта

Игра шла своим чередом, но это был поединок не двух игроков, а двух вселенных. Лаки, как опытный карточный волк, видел, что Тень не просто играет – она имитировал игру с математической, бездушной точностью. Она делала ставки с выверенной холодностью, просчитывая вероятности так, как не способен был ни один человек, даже вооруженный суперкомпьютером. Ее игра была идеальной, стерильной и до жути предсказуемой. Именно в этом Лаки и видел ее слабость. Она понимала вероятность как абстрактную концепцию, но была слепа к ее душе.

– Знаете, – начал он, делая очередную ставку, его голос прозвучал непринужденно, будто они сидели в баре, а не в эпицентре метафизической бури, – мой отец, человек мягко говоря, сомнительных моральных принципов, но невероятной интуиции, учил меня: «Сынок, азартная игра – это не математика. Это разговор двух душ, где карты – лишь слова, а ставки – лишь знаки препинания».

Пространство вокруг Тени сгустилось. Не то чтобы она пошевелилась – скорее, сама пустота вокруг нее стала плотнее, тяжелее.

«Души – неэффективны. Вероятность – чиста. Она не нуждается в словах», – прозвучало в его сознании, и голос был похож на скрип векового льда, медленно сползающего в бездну.

– О, нет! – Лаки рассмеялся, сбрасывая две карты и беря новые. Он почувствовал легкое головокружение, когда его пальцы коснулись новых карт – они были горячими, будто только что вышли из печи, хотя секунду назад лежали в холодной колоде. – Вероятность – это скелет игры, ее костяк. Но мясо и кровь, ее плоть – это интуиция, тот самый дурацкий, иррациональный порыв поставить все на карту с самым призрачным шансом просто потому, что сегодня тебе повезло с омлетом на завтрак. Вы играете в шахматы с самим понятием случая, но забываете, что против вас – живой человек. А человек – это сплошная погрешность. И в этом его сила.

«Человек – погрешность. Ошибка в расчетах. Эмоция – слабость, которая искажает чистые линии вероятности», – последовал холодный, неумолимый ответ. Воздух вокруг Лаки стал зыбким, словно он сидел не на стуле, а на поверхности воды.

– Эмоция – это топливо! – парировал Лаки, увеличивая ставку. Его рука была сильнее, он чувствовал это каждой клеткой своего тела – Именно потому, что я могу блажить, радоваться, отчаиваться, ненавидеть свой выбор через секунду после того, как его сделал – мой ход непредсказуем. Вы можете просчитать шансы каждой карты в колоде до десятого знака после запятой, но не можете просчитать меня. В этом ваша ахиллесова пята. Вы – раб порядка, логики, чистых линий. А я – жерц хаоса. И сегодня мы выясним, что сильнее: ваш безупречный, стерильный расчет… или мое старое, доброе, человеческое «ну-ка, посмотрим, что из этого выйдет».

Тень на мгновение замерла. Казалось, эта простая, почти детская мысль впервые посетила ее древнее, безличное сознание. Она всегда имела дело с теми, кто пытался ее перехитрить, обуздать, подчинить с помощью таких же холодных расчетов. А этот… этот шут с желтыми очками, от которого пахло дешевым виски и дорогим безумием, прославлял хаос. Он не боролся с ним. Он предлагал ему танец.

– Вот смотрите, – продолжал Лаки, словно ведя лекцию для особенно непонятливого студента. – Вы забрали Арчибальда, потому что он бросил вам вызов на вашем поле. Он хотел доказать, что может быть умнее Случайности, стать ее хозяином. А я.… я просто хочу сыграть с вами в кости. Потому что это весело. Потому что от этого у меня бешено колотится сердце и перехватывает дыхание. Повторяю, ве-се-ло! Вы понимаете это понятие? Ощущение, когда адреналин бьет в голову, а сердце стучит в ритме вращающейся рулетки? Это же кайф!

«Бесполезная трата энергии. Диссипация. Шум», – прозвучало в его голове, но на этот раз в «голосе» Тени, если это можно было так назвать, прозвучала едва уловимая нота недоумения.

– Для вас – возможно. Для меня – это и есть жизнь. И сегодня, прямо здесь, мы выясним, что перевесит: ваш безупречный, стерильный расчет… или мое старое, доброе, человеческое «ну-ка, посмотрим, что из этого выйдет».

Лаки посмотрел на свою итоговую руку. Затем он посмотрел на Тень, на ту неподвижную, поглощающую свет фигуру в капюшоне, которая казалась не отсутствием чего-либо, а