Именно к этому месту Лаки и Элоиза пришли на закате, когда солнце, тонущее в мареве городского смога, окрашивало кирпичные стены в цвет запекшейся крови. Лаки нес «Детерминатор», завернутый в плотную ткань, словно это была священная реликвия или особенно опасная бомба, которая могла сдетонировать от одного неверного взгляда. Элоиза шла рядом, сжимая в кармане фонарик и свою решимость, как тонущий человек сжимает соломинку.

Они остановились перед главным зданием – длинным, низким сооружением из темного, почти черного кирпича, с выбитыми окнами, похожими на пустые глазницы черепа гигантского доисторического зверя. Дверь давно сгнила и валялась рядом, и вход зиял чернотой, которая казалась гуще и тяжелее обычной тьмы. Оттуда пахло холодом, пылью и… ничем. Абсолютным ничем. Это было самое пугающее.

– Уютненько, – заметил Лаки, поправляя очки. Его голос прозвучал приглушенно, словно ватой. – Прямо как в рекламе элитного жилья. «Атмосфера уединения и покоя, вдали от городской суеты». Только суета здесь, я подозреваю, другого рода. Более… постоянная.

Они вошли внутрь. Пространство было огромным и пустым, но эта пустота была обманчивой. Она была не отсутствием чего-либо, а активной, подавляющей силой. Гигантские крюки, на которых когда-то вешали туши, свисали с закопченного потолка, как кости доисторического зверя, и Лаки почувствовал, как по его спине пробежали мурашки – ему показалось, что один из крюков медленно повернулся, следя за ними. Пол был усыпан обломками и высохшими листьями, занесенными ветром, который, казалось, боялся заходить сюда слишком глубоко. И в центре этого царства забвения, освещенный единственным лучом угасающего света с улицы, стоял одинокий, покрытый толстым слоем пыли стол и два стула. Как будто кто-то уже приготовился к их приходу. Ждал.

– Она знала, что мы придем, – прошептала Элоиза, озираясь с таким видом, будто ожидала, что из каждой тени на нее кинется оскаленная пасть. Ее дыхание вырывалось облачками пара в леденящем воздухе.

– Конечно, знала, – Лаки подошел к столу и положил на него «Детерминатор». Пыль на столе даже не шелохнулась, будто поглощенная той же неестественной тяжестью, что висела в воздухе. – Мы же приглашение отправили. Теперь нужно подготовить игровое поле. Создать свой плацдарм в этом… никуда.

– Что мы делаем? – спросила Элоиза, и ее голос дрогнул, эхом отозвавшись в пустом зале.

– Создаем зону контроля, – объяснил Лаки, настраивая регуляторы на «Детерминаторе». Его пальцы, несмотря на внутреннюю дрожь, двигались точно и уверенно. – Арчибальд в дневнике писал, что «Детерминатор» – это парус. Мы не можем управлять ветром, но можем поймать его и направить. Мы настроим его на частоту Тени, но создадим вокруг себя небольшое поле стабильности. Карман реальности, пузырь здравомыслия, где ее влияние будет ограничено. Здесь, за этим столом, мы будем играть по нашим правилам. Или, по крайней мере, по правилам, которые она не сможет так легко изменить. Наш маленький островок в океане безумия.

Он закончил настройку и отошел от стола. Воздух вокруг «Детерминатора» затрепетал, стал чуть более плотным, чуть более реальным. За пределами этого небольшого круга, радиусом в пару метров, тени, казалось, сгустились и зашевелились с большей, зловещей активностью. Лаки почувствовал, как на границе этого поля его кожу защекотали сотни невидимых иголок – сопротивление самой пустоты.

– А теперь, – Лаки достал из кармана свою верную зажигалку и свою крапленую кость, – мы ждем. Играть будем в кости. Просто и понятно. Никаких сложных правил, которые можно истолковать в свою пользу. Один бросок. Все или ничего.

Элоиза наблюдала, как его пальцы сжимают затертую костяшку, и ее охватило странное, двойственное чувство. С одной стороны – леденящий ужас, поднимающийся комом в горле. Вся эта ситуация, это место, эти зловещие крючья на потолке – все это кричало об опасности, о чем-то нечеловеческом и древнем. А они собирались решать исход противостояния с этим нечто броском игральной кости? Это было верхом безумия! Но, с другой стороны, сквозь страх пробивалась слабая, но упрямая искра надежды. Лаки, со своей авантюрной ухмылкой и безумной верой в удачу, казался сейчас единственным якорем в этом море тьмы. Его уверенность была заразительной, даже если коренилась она в чем-то совершенно иррациональном.

– А ставка? – спросила она, глядя на него с тревогой, смешанной с изнеможением. Ее голос прозвучал хрипло, и она сглотнула, пытаясь протолкнуть комок в горле. Вопрос был не просто уточнением. Это была попытка дотронуться до чего-то реального, осязаемого, в этом нарастающем кошмаре.

– Ставка… – Лаки вздохнул, и его взгляд скользнул по висящим крюкам, и Элоизе показалось, что он тоже видит в них не просто железо, а нечто большее. – «Детерминатор» и свобода Арчибальда против… ее ухода. Навсегда. Мы выигрываем – она уходит из этого города, и ваш брат возвращается. Она выигрывает – получает устройство и продолжает свою игру. Возможно, уже во всем мире.

Сердце Элоизы сжалось. Чистый, немыслимый ужас снова накатил волной. Отдать этой твари такую силу? Ради призрачного шанса спасти Арчи? Это была не ставка, это – русская рулетка с заряженным автоматом, приставленным к виску всего человечества.

– Это ужасная ставка! – вырвалось у нее, и в голосе зазвенела настоящая, неподдельная паника. – Если мы проиграем… Она… она станет…

– Если мы проиграем, – перебил ее Лаки, и в его глазах не было ни капли юмора, только холодная сталь решимости, которая заставила Элоизу на мгновение замолчать, – то по крайней мере, мы попытались. А сидеть сложа руки и наблюдать, как город медленно погружается в тень неудачи, как люди теряют свои надежды и воспоминания, один за другим… это не в моих правилах. Я предпочитаю проиграть, глядя в глаза своему противнику, а не умереть от старости, глядя в стену и сожалея, что не сделал и этой попытки.

Его слова, такие простые и такие безумные, странным образом подействовали на Элоизу. Отчаяние стало тише, уступая место горькой, безрассудной решимости. Да, ставка ужасна. Да, шансы призрачны. Но он прав. Сидеть и ждать, пока эта тьма поглотит и ее брата, и весь город… она не могла больше этого выносить. Лучше уж сгореть в отчаянной попытке, чем медленно тлеть в страхе.

Он посмотрел на вход в заброшенное здание. Сумерки сгущались, проглатывая последние лучи света, и тьма внутри становилась почти осязаемой, живой, дышащей. Где-то в глубине, в самом сердце этого каменного чрева, послышался тихий, протяжный скрежет – то ли упал кусок