– Но ставка… – прошептала Элоиза, и ее голос дрогнул. – В прошлый раз ставкой был Арчи. Его свобода, его разум… что она захочет на этот раз? Нашу жизнь? Наши души?

– Все, что угодно, – честно, без прикрас ответил Лаки. Он не стал лгать ей. Не в этот раз. – Мою душу. Мою удачу. Право дышать. Право помнить свое имя. Все, что имеет ценность в этом мире и за его пределами. Но у нас есть козырь. – Он указал на «Детерминатор». – Она хочет его. Чувствует его силу не как инструмент, а как родственную душу, как вызов своей власти. Мы можем предложить его в качестве ставки. Шанс заполучить устройство, которое позволит ей не просто влиять на мелкие неудачи в одном районе, а контролировать удачу в масштабах всего города. Может, даже больше. Такой шанс, такая игрушка для существа, пожирающего порядок, она не упустит. Она сочтет риск оправданным.

– И если ты проиграешь? Она получит эту силу! Она станет всемогущей! – в голосе Элоизы прозвучала настоящая паника.

– А если мы ничего не сделаем, она все равно продолжит свою игру, – парировал Лаки, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась вся тяжесть принятого решения. – Просто по своим правилам, на своем поле. Медленно, но верно высасывая удачу из города, квартал за кварталом, жизнь за жизнью. Сейчас у нас есть шанс изменить эти правила. Пусть маленький, призрачный, безумный. Но шанс. Иногда это все, что у тебя есть. И иногда, – он горько усмехнулся, – этого бывает достаточно. Я всю жизнь ставил на шансы. И пока что выходил сухим из воды. Даже из самой мутной.

Он взял дневник Арчибальда и открыл его на странице с частотой 7.83 Гц. Цифры, написанные рукой ученого, казались ему теперь магическими рунами.

– Мы настроим «Детерминатор» на ее «сердцебиение». На тот фундаментальный ритм, что бьется в сердце планеты. Мы не будем кричать в темноту, как Арчибальд. Мы прошепчем ее истинное имя. Позовем ее. Не как жертвы, принесенные на алтарь, и не как завоеватели, несущие факел. А как равные игроки, пришедшие за карточный стол. Бросим вызов. И посмотрим, хватит ли у нее храбрости… или любопытства… его принять.

Элоиза смотрела на него, и постепенно животный страх в ее глазах начал сменяться странной, безумной решимостью. Решимостью, рожденной не из надежды, а из бездонного отчаяния и любви к брату.

– Хорошо, – тихо сказала она, и в ее голосе впервые за долгое время прозвучала твердость. – Что мне делать?

– Держать меня в поле зрения, – ухмыльнулся Лаки, и в его улыбке была не просто бравада – это был оскал старого волка, чувствующего запах самой большой добычи в своей жизни. В уголках его глаз собрались лучики морщин, хранящие память о тысячах проигранных и выигранных партий, а в глубине зрачков плясали чертики азарта, уже предвкушающие невиданную доселе игру. – И быть готовой в любой момент, абсолютно в любой, сделать то, что я скажу. Даже если это будет звучать настолько безумно, что у тебя возникнет непреодолимое желание проверить, не свихнулся ли я окончательно. Даже если я прикажу тебе вдруг начать распевать похабные частушки или отплясывать ирландскую джигу с таким видом, будто от этого зависит судьба вселенной. Потому что в этой игре, дорогая моя, все может быть оружием. Любое, самое нелепое отвлечение внимания, любая нелогичность – это может оказаться тем самым тузом в рукаве, который перевернет все. Мы будем играть не в ее игру, и не в игру Арчи. Мы будем играть в мою. А в моей игре главное – сделать так, чтобы противник никогда не знал, что у тебя на уме. Договорились?

– Договорились, – кивнула Элоиза, и ее кивок был похож на движение марионетки, которой дернули за нитку. Ее рука непроизвольно сжала угол стола так сильно, что костяшки пальцев побелели, будто она пыталась ухватиться за последний твердый островок в стремительно уплывающем из-под ног, превращающемся в зыбучий песок безумия, мире. В ее глазах читалась не просто решимость – это была отчаянная готовность прыгнуть в бездну, потому что отступать было уже некуда.

Лаки взял в руки «Детерминатор». Его пальцы, длинные и удивительно чуткие, привыкшие ощущать микронные неровности на игральных картах и едва заметный вес крапленой кости, легли на регуляторы. Холодный, отполированный до зеркального блеска металл почувствовал живое тепло его кожи, и устройство в ответ издало едва слышное, удовлетворенное жужжание, словно кот, которого погладили по шерстке. Он закрыл глаза на секунду, отрезав себя от визуального мира, и погрузился в звуковую палитру момента: подчеркнуто ровное гудение «Детерминатора», прерывистое дыхание Элоизы и бешеный, учащенный стук его собственного сердца, отдававшийся в ушах гулким эхом, как барабанная дробь перед казнью.

Страх и азарт сплелись в нем в единый, неразрывный клубок. Он боялся. Боялся так, как не боялся никогда – не смерти, нет. Смерть была понятна. Он боялся небытия, пустоты, той самой, что забрала Арчибальда. Боялся стать ничем, статистической погрешностью, стертой легким движением мысли. Но этот леденящий душу страх был оплетен, опутан лихорадочным, пьянящим, почти экстатическим азартом. Это был страх альпиниста, стоящего у подножия неприступной, мифической вершины, которую до него никто не покорял. Страх, который не парализует, а наоборот, заставляет каждую клетку тела петь от напряжения, обостряет все чувства до предела, превращая мир в калейдоскоп невероятно ярких и четких деталей. Этот страх был топливом. Он делал каждый миг острее бритвы, каждое ощущение – ярче вспышки магния, каждое биение сердца – громоподобным.

– Ну что ж, Тень, – прошептал он, и его шепот в тишине мастерской прозвучал громче любого крика. Он был похож на скрежет затачиваемого о точильный камень клинка – обещание остроты, точности и неизбежности удара. – Услышь нас. Проснись. Встряхнись. Игра начинается. И на этот раз, – его губы растянулись в предвкушающей улыбке, – мы будем играть моими костями. Не его формулами. Не его расчетами. Моими старыми, добрыми, потрепанными костями. Посмотрим, понравится ли тебе, о Великий Хаос, их вкус. Не обещаю, что они придутся тебе по вкусу. Возможно, ты подавишься.

ГЛАВА 14: Заброшенный дом. Подготовка к финальной игре

Старая скотобойня на окраине Нижнего Города была не просто заброшенным местом. Она была шрамом на теле города, гноящейся раной, которую сама реальность пыталась отторгнуть. Воздух здесь был холодным и густым, пахнущим не просто ржавым железом и влажной