Кажется, хорошая учительница, но вот мыслей человека она читать не умеет, а то убедилась бы, какие хорошие мысли у Валеры. Вдруг он увидел, что его мать плачет. Он знает, что его мама легко плачет, у нее, как говорят соседи, глаза на мокром месте. Но одно дело плакать дома, а другое — в школе. Пока он размышлял, пока он ничего не слушал, потому что задумался, Вера Леонидовна, должно быть, наговорила такое!.. Уж она умеет. Откуда только слова берутся?

От обиды у Валеры даже слёзы высохли.

— А что я такое сделал? — говорит он. — Я ничего такого не сделал…

Действительно, что он такого сделал?

Всё произошло из-за фонарика, простого электрического карманного фонарика, подаренного даже не ему, а Саше. Что можно сделать при всем желании, при всем богатстве фантазии с таким хорошим подарком в ясный, солнечный день? Ничего нельзя сделать. Можно зажигать и гасить его, что будет совершенно ни к чему, никто и не заметит. Это даже не игра. Остается с нетерпением ждать вечера. Но вечером, когда темнеет, зажигают большие уличные фонари. Все, конечно, рады, что в городе так светло, как днем, но Валера и Саша не рады, нет! Вот если бы случилась авария хотя бы на пять — десять минут, тогда другое дело. Тогда бы в темноте все поняли, как плохо тому, у кого нет фонарика, и как хорошо тем, у кого он есть. Смешной случай, в самом деле: человеку подарили фонарик, и он не знает, что с ним делать, потому что и так светло.

Великие беды возникают подчас совершенно неожиданно и по самым ничтожным причинам. Саша вдруг вспомнил, что мама ему велела зайти в школу за младшей сестренкой, — она учится во вторую смену и после уроков осталась разучивать танец к вечеру художественной самодеятельности.

— Пошли? — спросил Саша.

— Пошли.

И вот удача: в школьном дворе горела только одна тусклая лампочка. Она давала так мало света, что уже в нескольких шагах от нее было совсем темно.

Когда поздно вечером из школьной двери вышла во двор Вера Леонидовна, ей прямо в глаза ударил луч света.

И сразу погас.

— Кто там? — спросила учительница. — Это еще что за шутки?!

В ответ из темного закоулка, но уже в сторону, снова ударил луч света. И погас. Затем опять зажегся. И погас…

И, что самое возмутительное, раздался смех.

— Это еще что такое?! — закричала Вера Леонидовна. — Немедленно выходите! И всё!

Надо же было в это время Саше подняться! Он был узнан.

— Сейчас же выйди! — снова крикнула Вера Леонидовна. — Это еще что такое?!

Ни Саша, ни Валера не вышли. Надо было, а они не вышли.

Это как-то само собой вошло в игру — не показываться. Всех видеть, а самим оставаться невидимыми. Такая была игра.

Разве могли они знать, что Вера Леонидовна очень и очень обидится?

Она подумала: «Если пройти мимо такого факта, что же станет с дисциплиной?».

На следующий день на первом же уроке Вера Леонидовна сказала Саше:

— Собери книжки и иди домой! Придешь в школу с папой. Или с мамой. Без них не приходи! Всё!

Саша собрал книги и ушел. Он ничего не сказал в свое оправдание, он только низко опустил голову и вышел из класса. И Валере вид Саши, который молча выходил из класса, был так мучителен, что он не выдержал, встал и спросил:

— Зачем вы отослали Сашу домой?

Валера знал, что у Саши очень нервный отец и Саше достанется. Хотя по радио в лекциях-беседах и объясняют родителям, что бить детей непедагогично, но Сашин папа не согласен с лекторами. Он говорит, что его самого в детстве пороли, и ничего — вырос человеком. Он говорит, что лекторы, наверное, тоже своих детей, когда надо, учат, и только по радио они такие сознательные, эти лекторы.

— Значит, ты с Сашей заодно? — спросила учительница.

— Да, я с Сашей заодно, я, может быть, сам светил фонариком…

— Только «может быть» или в самом деле?

— В самом деле…

И вот он стоит в учительской, у самой двери, и мама стоит. Она плачет, потому что он непослушный, он грубит старшим, он не уважает учителей, он не жалеет маму, он со всеми спорит, он писал такие хорошие отчеты о дисциплине и порядке в классе, а сам нарушает дисциплину.

Валера не мог понять, каким образом, но так получилось.

— Тебе понятно? — спросила Вера Леонидовна.

— Нет, — сказал Валера.

Он действительно ничего не понимал, но чувствовал, что дела его становятся всё хуже и хуже.

К счастью, в это время в разговор вмешался старый учитель. Он слушал-слушал и спросил:

— Вот что, ты согласен попросить извинения у Веры Леонидовны? Согласен? И давай на этом кончим! И ты скажешь еще, что больше не будешь.

Все в учительской вдруг стали с сочувствием смотреть на Валеру и даже заулыбались. Странные люди!

— Да, я попрошу извинения.

И еще спросил учитель:

— Скажи, пожалуйста, почему ты заступился за Сашу? Он твой друг?

— Друг, — ответил Валера.

— Что вы такое делали во дворе?

— Мы играли.

— Вот видите, Вера Леонидовна, они только игра, ли. Вот какое, оказывается, дело!

— Почему же они сразу мне не сказали? — спросила спокойно Вера Леонидовна, как будто она и не сердилась и не вызывала маму Валеры в школу,

— Какая же это была бы игра, — ответил учитель, — если бы они сказали?

— И всё-таки их надо воспитывать! — убежденно сказала Вера Леонидовна.

— Согласен, — ответил старый учитель. — Но…

Разговора о воспитании Валера не услышал. Его отпустили домой.

На улице было хорошо, — просторно, ясно, солнечно. Рядом шла мама и говорила ему о. том, что надо быть хорошим, а не плохим. По дороге они зашли в булочную, и мама, кроме хлеба, купила еще свежий батон с изюмом. К чаю. Она знала, что Валера очень любит батон с изюмом. И купила. Значит, она уже не сердится, — вот что важно. Уже у самого дома Валера увидел Петю, младшего братишку Саши. У Пети как-то странно вспыхивало лицо, — было похоже, что он закуривает.

— Ты что делаешь? — строго спросил Валера.

Но тут же увидел, что это не папироса, а всё тот же карманный электрический фонарик, которым Петя светил себе прямо в лицо.

— Где взял?

— Саша дал.

— А-а, — протянул Валера. — Ну-ну, играй!

Поднимаясь по лестнице, он отщипнул кусок батона и стал есть.

— Не утерпел, — сказала мать. — Проголодался?

— Да нет, просто