Водяной знак «отпечатывался» потому, что на сито, в которое наливали бумажную кашу, накладывали сделанную специальным сплетением крест-накрест особую тончайшую медную проволочку, скрученную в желаемый узор, и жидкость в этом месте просачивалась медленнее… Небольшая модель иногда была сделана попроще, а иногда являла собой настоящее маленькое произведение искусства, изготовленное в филигранной технике в ювелирной мастерской. Поэтому водяной защитный знак некогда назывался лишь одним словом: «filigrana». И когда говорят слово «филигранный», не правда ли, сразу всем понятно, что речь идет о шедевре, о тончайшем мастерстве. Такое слово есть в любом языке, и к нему ничего не нужно прибавлять ни до, ни после, оно само по себе говорит о совершенстве.

Вот что известно об обыкновенных водяных знаках, но тот, из Амальфи, был не таким, он был видим только при особых условиях и под особым углом. Если кто-либо задаст вопрос: при каких условиях и под каким углом водяной знак из Амальфи был видим и вообще каким образом его получают, то письменный ответ будет гласить: «Всё в свое время, наберитесь терпения!»

СЕБЯ ВЫ ЗНАЕТЕ ЛУЧШЕ… А если кто-то задаст вопрос: что делала конгрегация в том случае, если кто-то ее обманет, например, на бумаге из Амальфи составит договор о браке, который не соблюдает? Ответ будет следующим – производители бумаги таким мстили, при очередном заказе на бумагу продавали такую, на которой буквы долго не живут, исчезают через одну-две недели. Только такой человек составит список должников, включив в него бесчеловечно высокие проценты… А в один прекрасный день на бумаге об этом ни буквы, ни цифры, все исчезло, сотни счастливчиков вздохнули с облегчением, снова взялись брать в долг, чтоб повеселиться…

Одному такому, чьи документы внезапно исчезли с бумаги, член конгрегации написал: «Вы воображаете себе, что наша бумага должна держать слово, при том, что вы сами поклялись и свою клятву нарушили! Мы не уверены, что можем сказать, каким образом вы, несчастный, сможете осознать, кто вы есть, но когда осознаете, просим не извещать нас об этом!»

ДРУГИЕ ЦЕННОСТИ… Хотя поговаривали, что конгрегация прибегала и к более жестокой мести, чем волшебное исчезновение слов. Например, несолидному покупателю продавала бумагу, изготовленную из одежды больных, и бывало, что такой заказчик покрывался прыщами, заболевал корью или какой-нибудь кожной болезнью, вызывавшей появление перхоти…

Бывало, что какой-нибудь высокородный господин, втайне от своей невесты переписываясь с любовницами на бумаге из Амальфи, в деталях описывая, каким именно образом он желал бы их ласкать, неожиданно заболевал чесоткой. Или и того хуже – прелюбодея поражала оспа, нарывы обезображивали его лицо, и никто больше не хотел даже глянуть на него, а уж тем более к нему прикоснуться.

Одному из таких член конгрегации писал: «В сущности, нам очень жаль… Но теперь, когда вам не нужно обращать внимание на то, как выглядит ваше лицо и тело, мы уверены, что вам откроются некоторые другие ценности!»

БУДЬТЕ ДОВОЛЬНЫ… Злые языки утверждают, что цех больше всего разбогател из-за эпидемии чумы. Только после одного «покоса черной смерти» остались тысячи мертвых. А ее «коса» затупляется только после того, как пройдется по целым странам. Рискуя заразиться, покойников раздевали мортусы[9], обязанностью которых было собирать и сжигать мертвечину, грязная работа, хуже ее и не придумаешь… Так, на пыльных выгонах, на окраинах городов, а иногда и дальше от них возле разинутых пастей гротов, труднодоступных пещер, в низинах возле естественных или же выкопанных для могил ямах вырастали целые стога серого цвета – зачумленные горы набросанных хлопчатых или конопляных лохмотьев, остатков того, что когда-то носили живые люди…

Подует ветер, и, как в безуспешной попытке убежать от заразы, развеваются пустые теперь штанины…

Дунет посильнее, и словно в отчаянии вздымаются к Господу, трепещут на ветру пустые теперь рукава…

Эти груды одежды мортусы продавали почти даром ввиду невозможности их использовать, если только не прокипятить и потом не залить большим количеством известки, чтобы они распались на волокна, которые потом станут тканью бумаги удивительно белого цвета.

А может быть, эту ужасающую историю о мортусах, о вечном вращении колеса жизни и смерти выдумали завистливые конкуренты, распространяя ее среди тряпичников. Ведь те были заняты более благородным делом, скупая по всему полуострову для мастерских изношенную одежду и при этом приговаривая: «Будьте довольны, мы вам все-таки что-то платим, пока вы еще живы. А те, из Амальфи, не дадут вам никаких денег и разденут догола в тот же момент, как вы умрете».

Время войны

«Не надо, братья, мы такие же бедняки!»

НЕСЧАСТЬЕ И СЧАСТЬЕ. Нередко две враждующие группы тряпичников сталкивались из-за каких-то лохмотьев, купленных в селе, которое «принадлежало» мануфактуре конкурентов… Оставалось невероятно много раненых, и было больно смотреть на несчастных, которые беспощадно лупят друг друга только для того, чтобы победитель мог просто-напросто воспользоваться еще более несчастными…

Хорошо еще, что эти несчастные тряпичники имели под рукой, чем тут же замотать разбитые головы и треснувшие ребра, да и полно было тряпок, которые можно намочить в ближайшем ручье и приложить как холодный компресс к ушибам.

ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ВОЙНА. Хотя все тряпичники поголовно неграмотные, остались письменные свидетельства о свойственной им порывистости и одной войне, которая велась целых двенадцать лет между теми, кто работал на мануфактуре в Амальфи, и другими, которые покупали тряпье для мануфактуры в городе Фабриано.

Как и все войны, эта началась со стычек, вторжений на «чужую территорию» и грабежей… Затем продолжилась набегами мстителей и поджогами. Недаром говорят, что нет запаха гаже, чем вонь паленой ветоши. Очень быстро все превратилось в коварные засады и вскоре переросло в открытые стычки… А потом две группы тряпичников столкнулись в битве, которая имела бы эпический размах, если, конечно, забыть, из-за чего она велась. И если к тому же не принимать во внимание, что и та, и другая стороны не располагали ни оружием, ни лошадьми, что свойственно благородному сословию.

Но разве причины и поводы какой угодно войны важны, когда она остается в прошлом?! И разве важно, что размахивали на этой войне не мечами, а трухлявыми палками?! Разве важно,