«А что вы скажете, если мы будем вам платить?»

CONGREGA DEI CARTARI… Бумага из города Амальфи, маленького, но некогда знаменитого приморского государства, была особенно ценна тем, что для ее приобретения покупателю было недостаточно иметь, чем за нее заплатить. Когда и у кого владельцы мануфактуры еще в XIII веке научились изготовлять тончайшую первоклассную бумагу из поношенной одежды, осталось не вполне ясным, но они в течение следующих двух столетий не только весьма обогатились, но и стали очень влиятельными. В конце концов они ознаменовали свою мощь основанием цеха «Congrega dei Cartari».

Цех, который на западе и севере Европы назывался гильдией или ганзой, а на востоке эснафом, принимал, в частности, решения о том, кому можно продавать бумагу. Или же о том, что этот кто-то ни в коем случае не заслуживает того, даже если предлагает за нее в десятки раз больше, чем установленная стоимость.

Одному такому богатею из Милана писал член конгрегации, подчеркивая разницу между противоборствующими партиями гибеллинов и гвельфов. Первые поддерживали, как говорят, священных германских императоров, а вторые – пап: «Наша бумага – не палата посреди вашего надменного города, которую всякий может купить только потому, что занимался спекуляциями или же близок к предательской фамилии Висконти[6]. Есть и другие производители бумаги – и в Милане, и в Болонье, на берегу озера Гарда, да и о тех, из Фабриано, вы тоже, несомненно, слышали… Итак, существуют и другие виды бумаги, вы свободно можете приобрести их в количестве, соответствующем вашей суетности. Мы в настоящий момент не имеем возможности удовлетворить требование некоего гибеллина, учитывая то, что мы уже и так пошли вам на уступки, ведь наш ответ вы получили на листе бумаги, являющейся гвельфской».

МЫ НЕПРИЯТНО УДИВЛЕНЫ… Эта бумага предназначалась прежде всего папе и папской канцелярии, дворам и членам королевских семейств, считалось, что обычный человек, а иногда и дворянин низкого звания ее недостоин. Опять же и не каждый папа мог ее иметь, та семерка французского происхождения с резиденцией в Авиньоне никогда не получила ни одного листа бумаги с водяным знаком креста и уж тем более необходимого количества для объемных кодексов, которыми они намеревались оправдать свои раскольнические действия. Им, по-видимому, было невозможно открыто отказать, и патриотические члены конгрегации из Амальфи почти семьдесят лет находили самые разные оправдания.

Одному из пап, а именно последнему французскому папе Григорию, член конгрегации писал: «Святой отец, нам совершенно не понятно, почему вы не получили нашу посылку?! Мы неприятно изумлены. Похоже, что Авиньон слишком далек, и мы уверены, что нечто подобное не могло бы произойти, если б Святой престол вернулся в Рим, туда, где и находится естественное место правления нашей Церковью… С начала осени и далее мы и так никому не посылаем бумагу, зачем ей в дороге мокнуть и пропитываться влагой?! Попробуйте обратиться в Фабриано, ведь это гораздо ближе, и для них никто не настолько „далек“, чтобы отказаться от выгодной сделки…»

С ПОЛЬЗОЙ УПОТРЕБЛЕННЫЕ ДЕНЬГИ… Цех из Амальфи раз в месяц собирался в тамошнем Храме Святого Духа и тайным голосованием рассматривал заявки на покупку. Тот, кто в первый раз хотел получить хотя бы одну пачку их бумаги, должен был внести вперед половину стоимости заказа. В случае отказа задаток покупателю не возвращался.

Одному из них член конгрегации написал такой ответ: «Мы не можем вам компенсировать переведенную сумму ввиду того, что половина ее расходуется на проверку того, кто вы есть. А еще и более важно – кем вы были. Можно было бы сказать, что, по сути дела, вы заплатили не за половину заказа, а за проведенное нами расследование о вас. То, что вы недостаточно честны для того, чтобы пользоваться нашей бумагой, вас не обрадует, но знайте, что деньги вы употребили с большой пользой, наконец у вас есть шанс узнать о себе кое-что не совпадающее с мнением тех, кому вы платите намного больше, чтобы они вам льстили».

А ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ, ЕСЛИ МЫ БУДЕМ ВАМ ПЛАТИТЬ?

Для того чтобы дело вообще дошло до торговли, новый заказчик должен был кроме задатка подать и основное описание того, о чем он собирается писать. Не все, что взбредет человеку в голову, достойно бумаги. Чаще бывает ровно наоборот, считали члены «Congrega dei Cartari». Только самые возвышенные духовные мысли, самые важные соглашения и договоры о мире, описи честно заработанного имущества и завещания, которыми завещатель оставляет состояние больным и убогим, могли быть написаны на их бумаге. Кроме светского содержания конгрегация охотно уступала и тем, кто изучает мир в целях составления географических и морских карт. Раз уж зашла речь о чертежах и рисунках, можно добавить, что привилегиями пользовались и художники, скульпторы, архитекторы, изобретатели новых музыкальных инструментов…

В случаях, когда оказывалось, что кто-то из них не имеет дара, ему посылали короткое письмо: «А что вы скажете, если мы вам заплатим за то, чтобы вы перестали творить?»

«FILIGRANA»… Тот, кто хоть когда-нибудь обманул доверие конгрегации и записал на бумаге из Амальфи нечто, не имеющее никакой ценности, попадал в «черный список» и никогда больше не мог купить эту бумагу, даже если предлагал за нее собственную жизнь. Тот, кто хоть раз купил лист бумаги из Амальфи для кого-то другого, того, кто был в «черном списке», и сам попадал в разряд нежелательных персон.

Если бы кто-то задал вопрос, как конгрегация могла проверить, что каждый владелец листа бумаги на нем напишет, кому его подарит, то ответ был бы таким – каждый лист из Амальфи имел особый водяной знак.

Надо сказать, что в этом не было ничего странного. Другие мануфактуры тоже клеймили свой товар особыми водяными знаками, а богатые покупатели даже могли потребовать отмечать бумагу их личной меткой. Бывали и причудливые пожелания, например, один нунций[7] захотел, чтобы его водяной знак был двойным, в виде контуров его ушей, то бишь «mie due orecchie»[8], при этом левый водяной знак должен был отстоять от правого, как того требовала ширина головы. Головы нунция, разумеется. Чтобы, как он сказал, «в случае чего не было никакого недоразумения». Ведь его водяные знаки не могли бы быть такими же, как очертания ушей другого человека, если бы тот склонился над листом бумаги. Ибо если нет полного совпадения, значит, на принадлежащей ему бумаге сейчас преступным образом пишет кто-то другой… Или того хуже – переделывает то, что нунций уже написал.

К самым часто