– Я здесь!

– Сюда!

– Еще немного вперед!

Он был бледен, пока плутал, но, когда приблизился к королеве, лицо его совершенно покраснело. Она лежала на чудесных коврах с вытканными на них лилиями, лишь слегка прикрытая своей накидкой монарха. Скипетр находился в отдалении от ее рук, золотая корона была отброшена чуть дальше обнаженных ног королевы…

А те ноги… А те икры… А те икры и те ступни… Он сразу увидел: они были поцарапаны хлеставшими ее в дороге ветками ежевики… Белые передвижные шелковые стены были в точках от капелек крови, видимо, после соприкосновения с незажившими ранами…

Нино действительно покраснел, но как будто вообще не понял, почему королева зовет его. И сказал:

– В доме для сирот… Когда нас пороли… Самым лучшим бальзамом был гусиный жир, вымоченный в девяти водах… Его нам приносила одна добрая повариха, ей было жалко, когда нас били до полусмерти… Если прикажете, я бы мог сказать, как его сделать…

Некоторое время она смотрела на него… Могла сказать: эти бабушкины лекарства меня не интересуют… Могла сказать все что угодно, на то она и королева… Однако сказала:

– Подай мне скипетр… Будь добр!

А когда он протянул ей требуемый скипетр, она взяла его за верхушку с лилиями и распорядилась:

– Сильнее сожми!

И в тот момент, когда и она, и он схватились за скипетр из позолоченного металла, она резко потянула его, тем самым приблизив Нино к своему лицу, и прямо ему в губы прошептала:

– Теперь можешь его отпустить! Я согласна, принеси мазь… Ты вотрешь ее в мои раны… И пусть поторопятся с приготовлением! Я страдаю!

Он не ушел – умчался. Не искал проходов между стенами из шелка. К изумлению и испугу невидимой прислуги, прошел через них без препятствий. Оставил ее лежать и ждать со скипетром, который она держала вверх ногами.

НОГИ, ОТ СТУПНЕЙ ВВЕРХ… Выше ступней, точнее, от самых ступней, через суставы, по икрам обеих ног…

Этими параллельными путями он поднимался то по одной, то по другой дороге, понемногу нанося на ноги вымоченный в девяти водах гусиный жир. Потребовалось время, чтобы найти мазь в Амальфи, приготовить по рецептуре, но это ожидание, похоже, окупилось и для нее, и для него.

Она, вопреки ожиданию, не пила молоко… Она в него медленно заходила, в такой же последовательности, в какой Нино прикасался к ее телу – сперва лишь ступни, затем по щиколотки, потом до середины икр, дальше – до колен, затем выше колен… Входила в молочное озеро, нетерпеливо ожидая, когда оно дойдет ей до пояса, до живота, до груди, до горла, до подбородка, до губ, над головой, над разумом, вопреки разуму…

Он, вопреки ожиданию, потому что это не была небольшая помощь от того, кто знал, что значит порка и что значат раны от порки… Он прикасался к ней ладонями. Сейчас лицо его приобрело темно-красный оттенок. Впервые в жизни он открывал для себя женщину… От ступней… Через фалангу большого пальца… От середины икр… До колен… А потом выше колен, к тому месту, где встречались две дороги…

И надо признать, она тогда сказала:

– Нино, остановись… Выше ежевика меня не хлестала…

И надо признать, немного позже добавила:

– Я люблю Пандолфело… Хочу, чтоб ты знал, это у нас произошло только из-за того, что бумагу долго ждать…

И надо признать, она еще сказала, правда, слишком поздно:

– Нино, остановись… Не то чтобы я не хотела… Если ты продолжишь, должна тебе сказать, что своим любовникам я не оставляю возможности рассказывать, как они мной овладели. Они молчат потому, что не могут выговорить ни слова! А не могут, потому что среди живых их больше нет!

Он, однако, не мог сдержаться, а тем более удалиться и продолжал ладонями наносить с внутренней стороны ее бедер вымоченный в девяти водах гусиный жир… Он был уже не парнишкой, а мужчиной, взрослым человеком, Нино…

Ведь королева как раз выдохнула его имя:

– Ни-но!

И гораздо менее ясно:

– Ты оказался там, откуда нет возврата.

После чего она снова сжала перевернутый скипетр из позолоченного металла, который оказался у нее под рукой.

ИЗМЕНЕНИЕ ЧИСЛЕННОСТИ… Это было слышно через шелковые стены-портьеры и за пределами шатра… Точнее, кто-то старался услышать, а кто-то делал вид, что не слышит… Первые считали, что не особенно хорошо все разобрали, можно было бы сказать и что-то более чувственное, сделать больше вздохов… Другие считали, что даже слишком долго слушали, кое-какие слова не поняли, а некоторые им не понравились… Так оно и бывает в жизни. Мало людей, которые скажут: «Все было как раз в меру!» Каждый хотел бы, чтобы чего-то стало больше. Или меньше. У каждого свое мнение. И свое толкование. И комментарии… Короче говоря, он сам высказался бы лучше! Наконец настал момент высказаться, особенно если он принадлежит к тем, кто невидим и не должен представляться по имени.

Тот пожилой солдат прошептал:

– Я сделал, что мог… С первого же дня службы было ясно, что паренек погибнет… Приказ есть приказ… Э-э, сынок, сынок… Теперь придется провести старость, стараясь тебя забыть.

Хотя это ничем не подтверждено. Никто не знал, что стало с Нино. Только повар получил распоряжение об изменении численности – с того дня готовить на одну порцию меньше.

Да и повар не стал спрашивать, кого точно и из-за чего нет. Это не его забота. А ему только легче… Что?! А разве о нем кто-то заботится?! Поварам и без того редко уделяется внимание, их никто не вспоминает в описаниях походов, а обед-то надо готовить каждый день, кормить столько солдат, чтобы они сытыми шли убивать до ужина, который должен быть всегда горячим. Хотя человек, который однажды начнет убивать, никогда не знает, когда остановится, поэтому и ужин должен разогреваться по нескольку раз…

Причем на этот раз требуется приготовить пищу и для поэтов, писателей… Только уж очень эти литераторы привередливы, стоит им открыть рот. Каждый любит есть что-то особенное, а что-то другое ну никак не может, от этого его тошнит, от того изжога, и поел бы с удовольствием, но в настоящий момент ему нельзя… А та пара, которая без передышки выпивает, сделала замечание. Обняв друг друга, они в один голос сказали:

– Ну вот опять?! Что за ремешок торчит из чечевицы! Неужели нет ничего, что больше бы подошло к вину? Что имею в виду?! Ну, например, жареную козлятину!

Летописец зафиксировал только это,