дорог, куда королева со своей свитой еще только должна была подойти. В этом месте на скрещении двух дорог он разложил свои вещи, другими словами, приготовился… Всё очень просто, на плече у него висел черный узел, в котором находился еще один, белый. В сущности это были два куска полотна солидной ширины, первый – черного цвета, в который замотан второй, белый. Обманщик встряхнул второе полотно, растянул его между двумя деревьями и привязал два нижних конца к самому низу стволов, после чего, забравшись на дерево, где-то в середине кроны привязал и верхние края. Таким образом он оказался на белом фоне, перед которым встал, завернувшись во второе полотно черного цвета, набросив один его угол на голову, чтобы выглядеть как можно загадочнее. Все это он проделал в мгновение ока, превратившись из обыкновенного человека в кого-то, похожего на знахаря, мага, пророка, на кого-то, кто в народных байках распоряжается чужими судьбами, счастьем и несчастьем, а в данном случае и на того, кто на перекрестке покажет нужную дорогу, по которой королева должна продолжить свое путешествие…

А то, сколь он был дерзок и уверен в том, что никто не обратит внимания на совершенно очевидное фиглярство, это отдельная часть рассказа. Как правило, люди не особенно верят в пророков, но только до момента, пока с ними не встретятся. Тут они решительно меняют мнение и уже готовы верить в них даже сверх разумной меры, тем более чем яснее становится, что пророки фальшивые. Джованна II была как раз из такого сорта. Делала все, что ей захочется, не особенно прислушиваясь к советам самых мудрых и самых ученых, однако бывало и такое, что она полностью доверялась некой ворожее по имени Dessa, которая на самом деле была некой Десанкой со славянской стороны Адриатики, владевшей письменностью ровно настолько, насколько могла в рассыпанном зерне прочитать хорошие и плохие предзнаменования. А потом пересчитать деньги.

Нечто похожее проявилось и в данном случае… Королева, заплатившая весьма щедро, приказала направиться дальше по той дороге, на которую жестом указала загадочная особа в черном, стоявшая на фоне прицепленной к веткам белой ткани. Напрасно летописец говорил и что эта дорога будет значительно длиннее, и что перед выходом из Неаполя он тщательно изучил, как лучше добраться до Амальфи, и что теперь бессмысленно кружить…

Фигура в накинутой на плечи черной ткани подошла к нему, что-то прошептала, полностью разобрать, что именно, не удалось, за исключением двух фраз:

– Разве я мешаю тебе делать твое дело? Дай и другим немного заработать.

БЕЛОЕ НА ЧЕРНОМ… Однако по прошествии некоторого времени на очередном скрещении дорог поход обнаружил, что наткнулся на ту же самую фигуру, правда, теперь в наброшенном белом полотне, стоящую перед натянутой между деревьями черной тканью и похожую на бродячих актеров, которые выступают по деревням с представлениями перед неграмотными крестьянами. Только платили им не деньгами, а горбушкой хлеба, несколькими маслинами, самое большее – кусочком сыра, но только в том случае, если зрителям нравилось, что они увидели, а иначе артист мог получить протухшее яйцо в лоб…

Однако в этом случае представление стоило денег, да еще каких. Королева и на этот раз щедро заплатила за совет, в каком направлении следовать дальше, и в результате попала на то место, которое она без каких бы то ни было причин уже два раза обходила стороной.

НЕУЖЕЛИ ЭТО ТЫ, ГВЕРАЦИ? Жулик, возможно, попытался бы сделать то же самое опять, если бы к нему на том, втором перекрестке не подошел летописец и не прошептал что-то, из чего понятным было только самое начало:

– Неужели это ты, Гвераци? Ну и напугал ты меня, я сперва подумал, что это тот, настоящий… Сначала я сомневался, но теперь-то тебя узнал… А можешь ли ты, босяк, предсказать, что сейчас с тобой произойдет?

Гвераци молчал. Не подтвердил. Но и не отрицал, поскольку это действительно был он, Гвераци, – актер-неудачник. Причем не из-за того, что он менее талантлив, чем другие, а из-за того, что ему всегда лень выучить свой текст. В конце концов, изгнанный из всех драматических труп, он сориентировался и нашел себя. Пользуясь всего двумя кусками материи, он изображал пророка, говорил народу, что ему хотелось и где ему хотелось…

И возможно, всё на этом бы и закончилось, если бы он не начал замечать, что народ ему безгранично верит, даже тогда, когда он изрекает невероятные глупости, нечто совершенно невозможное…

И возможно, тем бы дело и кончилось, не заметь он, что народ готов платить за все, что он говорит, пусть и полную чушь, например, что где-то в другом месте скоро рассветет, хотя все присутствующие видят, что солнце как раз клонится к закату, заходит…

С того дня у него началась беззаботная жизнь. Легкая. Расходов, считай, никаких – два отреза ткани. Правда, тот, что белый, приходилось часто стирать… И он продолжал быть лентяем, работал только тогда, когда подпирало, когда кончались деньги. Жалко, считало большинство народа, кто знает, что еще он может предсказать… Хотя и так, когда молчит, вон какой умный!

Разобрать удалось лишь начало того, что летописец сказал Гвераци, а именно, как он обратился к нему по имени… Потом больше ничего не было слышно, за исключением самого конца:

– Давай-ка, вали… Чтоб я тебя больше не видел. Дай и нам чуток поработать.

Гвераци решил не тратить слов, сложил белую ткань, завернул ее в черную, узел закинул за плечо и зашагал в Неаполь, откуда и появился… Не хотел дискутировать… У него было доверие простого народа, теперь оказалось, что ему верила и королева, коль два раза без всякой причины сворачивала в сторону… Заметил он и то, что в последнее время хоть и знал, как всё началось, но и сам стал все больше верить в себя и в то, что он такой пророк, каких не бывает. Это вершина призвания пророка, дальше идти вперед больше просто некуда.

Ступни, ладони

«Сюда! Не туда!»

ДЕСЯТОК БРАТИИ «КНИЖНИКОВ»… Невзирая на две дорожные развилки, можно было преодолеть путь за половину дня, будь они одни. Воины на конях то и дело останавливались, чтобы подождать череду запряженных повозок с десятком братии «книжников».

Это оказалась еще та компания! Большинство из них требовало для себя отдельный экипаж, не желая путешествовать с кем бы то ни было, ведь ясно, что они своим талантом заслужили максимально возможную приватность и удобство, о чем тут говорить. Однако меньшинство, которое