Эх, если бы он хоть немного потрудился и сошел с запряженной волами телеги, если бы сошел и сделал хоть один шаг вдоль дороги, он бы понял, что обеспокоенные сестры, супруги, матери, бабушки попрятали от ненасытной Джованны всех молодых и красивых мужчин, румяных братьев, усатых мужей, статных сыновей, стройных внуков… Потом повязали волосы черными платками, словно они вдовы, и с невинным видом вышли к королеве приветствовать ее… Правда, тут оказались и некоторые местные мужского пола, но они были или калеки, или чокнутые, или ростом с карлика, или горбатые, у одного слюни висят, а кроме того, было тут и несколько стариков… Да, а еще один дед важничал и утверждал, что не может долго оставаться на ногах, и поэтому потребовал, чтобы ему поставили табуретку у самой дороги, сел на нее и прокричал: «Вот, смотри, Джованна, коли потребуется, я готов принести себя в жертву!»

Все же, хотя сестры, супруги, матери и бабушки строго потребовали от молодых и привлекательных мужчин не выдавать себя, не показываться, те не могли сдержаться… Из густых крон, с развилок дубовых веток, с чердаков, из приоткрытых погребов, с сеновалов, из амбаров для зерна, из-за колодцев торчали их головы, сверкали глаза, никто не упустил возможности с головы до пят рассмотреть и оценить Джованну в первую очередь как женщину, которой хотелось бы служить, а уж потом как пожизненную правительницу… И сплясать с ней страстную тарантеллу, будь это даже последний в их жизни любовный танец…

Однако надменный автор летописи этого и не увидел, и не описал. Деревня как деревня, подумал он. Страдания, нищета, печаль, несчастные вдовы, божьи люди, свихнувшиеся Мафусаилы[13], все здоровые нанялись на работу где-то далеко от дома… Здесь ему писать не о чем, решил он. Он городской хронист, он уже давно чувствует, что ему мал Неаполь и надо перебираться в Рим, уж там бы он смог размахнуться и взяться за описание предположительно славных жизней предков господ… Предположительно славных ввиду того, что всегда найдется какой-нибудь «signor conte»[14], у которого нет достаточно знатных предков, но это можно решить с помощью двух-трех дополнительных хроник и одного фальшивого родословного древа, такая работа и оплачивается хорошо, да и писать можно все, что вздумается…

Итак, имя деревушки осталось неизвестным, хотя летописец позже утверждал, что это не его упущение. Он клялся, что спрашивал у королевы: «Ваше величество, желаете ли вы, чтобы название этого места было записано или же не стоит тратить чернила на тривиальности?»

А она ему якобы ответила: «Нет необходимости, берегите вдохновение для более важных событий… Господи, и почему здесь все мужчины такие уродливые… Это место мне хотелось бы как можно скорее забыть… Запишите только одно, а именно то, что возле одной деревни, направляясь к прославленному Амальфи, мы свернули на дорогу между горами… Запишите это, и ничего больше… И сразу же по возможности продолжайте, прошу вас!»

БЕЗ ТОЧНОГО ГОДА. Это, естественно, было понято как приказ. Слова «прошу вас» были сказаны только для порядка. Летописец записал то, что ему велели.

А затем по правилам своей профессии он должен был добавить день, месяц и год, когда это произошло. Летопись подразумевает такие данные. Что может быть проще – день стоял сентябрьский… Но… Год, год мог втянуть его в неприятности, даже погубить. Если он напишет тот, который есть, – королева может разгневаться. Все-таки сущность всего похода связана с любовной природой, а тогда вполне естественно, что всякий пожелает быть представленным помоложе. В этом случае летописец не стал бы колебаться, такое сделать не трудно. Однако он не был уверен в том, что сумеет угадать, насколько королева собиралась внезапно помолодеть. Если он переборщит, то может выставить ее на смех возможных читателей летописи, и тогда она изольет на него весь свой гнев.

Вот мука! А что будет, если деликатно спросить у нее самой? Тоже не пойдет, не годится, у дам не спрашивают об их возрасте… И тут же сообразил, что если напишет «Anno Domini 141…», то как быть, если королеве захочется, чтобы год начинался с 139… Гром и молния, это ж надо, как ему не повезло – работать на стыке веков. Для хронистов такие периоды самые трудные.

Нет, не будет он ничего вписывать, он найдет способ узнать, чего она ждет от него… Когда это будет решено, он так размахнется, что остальных писателей никто и словом не вспомнит!

ЧЕРНОЕ НА БЕЛОЕ… Между тем, в отличие от мужчин, затаившихся в деревушке, нашлись и такие, которые от королевы не прятались. Напротив, задумали с ней встретиться, увидев в этом шанс хорошо заработать. Что же такое можно предложить кому-то, у кого есть всё, а если и не всё, то имеется такая сила, что он в состоянии просто присвоить, моментально отобрать то, что хочет? Не нужно долго ломать голову – самый большой спрос на предсказание судьбы. А судьбу может продать только тот, кого величают «truffatore», обманщик, для таких персон другого названия нет. Свое настоящее имя он никогда вам не скажет, всякий раз представится по-новому, так что и не имеет смысла перечислять, как обманщик называет себя.

Именно поэтому один из таких, который жил в Неаполе за счет подобных обманов, взвалил всё необходимое на спину и двинулся в путь вслед за всеми… Поначалу на приличном расстоянии… Других сопровождающих не было ввиду того, что уже все знали, что поход короткий и что он не военный, в противном случае за войском следовало бы множество бедняков, надеющихся, подобно чайкам, летящим за парусниками, попользоваться отбросами из корабельной кухни. С бедняками-то ладно, но, если бы поход был военным, его наверняка сопровождало бы и множество девиц, ведь военному никогда не жалко хорошо заплатить за малую толику нежности на границе лагеря уже в первую ночь. Принимая во внимание, что завтра он может погибнуть и что, возможно, сегодня в последний раз с кем-то занимается любовью.

Между тем, однако, поход сопровождал лишь этот, единственный… И тут, после деревушки, он незаметно обогнал колонну и поспешил к перекрестку двух