цену выкупа до небес.
ОСОБОЕ ПИСЬМО… А потом, и такое рано или поздно должно было произойти, члены цеха «Congrega dei Cartari» отступили. Существовала одна персона, которой они не могли отказать. Точнее, не смели. Этой персоной, только не нужно спешить, был вовсе не папа Мартин V, после стольких авиньонских пап им наконец стал снова римский, уважаемый, помимо всего прочего, и потому, что его понтификат[12] характеризовала та умеренность, что всегда сопутствует глубокой вере.
Амальфи действительно был воеводством, но лишь номинально, а по сути он уже целое столетие принадлежал одному из двух королевств Сицилии – северному – с официальным названием Королевство Сицилия, по эту сторону маяка (Regnum Siciliae citra Pharum), известному как Неаполитанское королевство и называемому так ради того, чтобы легче различать его с Королевством Сицилия, которое находилось по другую сторону от маяка (Regnum Siciliae ultra Pharum). Речь идет о расположении двух государств относительно Мессины, точнее, маяка в мессинском порту. Таким образом, Амальфи был частью королевства и признавал монархов из дома Анжуйцев и тем самым и власть королевы Джованны II Неаполитанской, правительницы, которую называли Джованной ненасытной, Джованной распутной, Джованной, жадной до мужчин, Джованной с сотней любовников… Но все это можно считать пастушеской идиллией по сравнению с тем, под каким волнующим мужской пол прозвищем она еще была: Джованна охотница на тестикулы. Это последнее прозвище в народе звучало не так изысканно, но зато более выразительно.
Была ли вынуждена эта женщина, одинокая в мужском мире сурового насилия и грубых сплетен, использовать свои чары? Или же природа ее тела сама собой требовала чего-то такого? Только казалось, что королевством она управляла больше из постели, а не с трона. И со временем привыкла всегда получать то, что хочет, поэтому она как королева могла стерпеть непослушание какого-нибудь подданного, но вот как женщина не переносила отказ любовника. А среди них были и случайные, на ходу, у стены в каком-нибудь коридоре замка Кастель-Нуово, при том, что солдаты с копьями по обе стороны охраняли проход, чтобы не забрел кто-нибудь незваный, и делали вид, что не слышат сдавленные стоны и крики королевы, когда она по складам выдыхает имя своего избранника, а потом устраняли доказательства, такие как отвалившиеся куски штукатурки, оторванные в порыве страсти куски одежды… Были у нее любовники и на одной из неаполитанских улочек, столько раз, сколько ночей продолжается масленица, время, когда безгрешные понимают грешных, на развратниц смотрят сквозь пальцы, а под маской можно все, все разрешено, пока не начнется пост… Причем можно найти определенное удовольствие и в том великодушном подглядывании сквозь пальцы на необузданные парочки, которые в дни карнавала не особо заботятся о том, где они интимно общаются… Но были и такие любовники, с которыми Джованна провела больше времени, чем если сложить вместе все годы брака с обоими супругами, принимая их в своей постели без всякого стеснения. Из этих «долговременных» первым был некто Пандолфело Пископо, известный также как Пандолфо Алопо, который, опекаемый Джованной, достиг титула главного камергера, а неофициальное могущество, которое он приобрел, оказалось сильнее даже влияния самых авторитетных дворян из старых неаполитанских семейств.
Хотя с юным Пандолфо все началось не просто. Он поначалу избегал королевского внимания – разница в возрасте была больше чем в два раза. Кроме того, все знали, что бывает с любовниками, которыми Джованна II пресытилась. Точнее говоря, ничего известно не было. Однажды ночью они исчезали из Неаполя… И? Исчезали, так что?! Свободный человек может выбирать место, где ему находиться… Да, однако никто никогда не слышал, что они появлялись в каком-то другом городе, да даже и в каком-нибудь другом княжестве полуострова… Во всяком случае, Пандолфо искусно избегал ухаживаний королевы, она же только и искала его взглядом, да так, будто для всего остального стала совершенно слепа.
Тут-то она и придумала путешествие в Амальфи. Хотела написать молодому Пандолфо письмо, против которого тот не устоит. Решила всё проделать сама, лично, а не отправлять посланника за этой их драгоценной хлопковой бумагой. Не хотела и через курьеров месяцами препираться с членами цеха «Congrega dei Cartari», она желала все урегулировать сама, лично появиться в Амальфи и «терпеливо» дождаться, когда ей изготовят несколько особых страниц для страстного любовного письма, какого еще ни один мужчина не получал и никогда не получит. Возможно, она могла бы просто принудить Пандолфо к любовным действиям, но ей хотелось, чтобы он в нее влюбился. Чем немилосерднее правитель, тем больше ему хочется быть любимым.
Что же касается убеждений, то, если надменные владельцы мануфактур начнут отнекиваться и увиливать, ссылаясь на то, что их бумага якобы более ценная и не подходит для грубых плотских высказываний, Джованна взяла с собой сотню воинов, посчитав, что этой сотни хватит, если понадобится за одну ночь поджечь не только мельницы, мастерские, склады, но и весь Амальфи.
Что же касается содержания самого любовного письма, Джованна везла целый десяток мастеров пера, то есть таких писателей, которые умеют невероятно прекрасно воспевать или описывать все, что существует… Хотя на самом деле действительно прекрасно то, что не существует… Королева умела безоговорочно приказывать, однако иногда, когда она хотела более точно выразить свои чувства, ей не хватало слов… Писатели с этим справятся лучше, чем она. А она в какой-то момент вообразит, что все написала сама и что Пандолфело Пископо и правда любит ее. Иногда существование идеальной любви, вера в нее подразумевали прежде всего обман. Самого себя.
Что касается слуг, которые во время путешествия будут заботиться о том, чтобы всё было так, как королеве нравится, – их Джованна даже не считала, но требовала, чтобы слуги, занимаясь своим делом, как можно меньше попадались на глаза. На что бы походило жизнеописание суверена, если бы в нем обращалось внимание на множество людей, отвечающих за то, чтобы все было на своем месте и сделано так, как это приличествует их господину? Такое никто не захотел бы читать, кому какое дело, какова судьба прачек или лакеев, подающих тарелки с едой, да даже и тех, кто готов погибнуть за своего хозяина. Кроме того, такая книга оказалась бы слишком толстой.
Что касается выбора времени, когда следует отправляться в путь, королева решила, что это будет один из сентябрьских дней, но непременно как можно более теплый.
Сентябрьский день
«И сразу же по возможности продолжайте, прошу вас!»
В ЖАРКИЙ ПОЛДЕНЬ, ЧЕРЕЗ ДЕРЕВУШКУ… Необычная колонна, состоящая, если не считать прислугу, из ста