Кобальт умолк, понимая, что слишком долго уже говорит, а товарищ Генерал не любит, когда кто-то говорит слишком долго, если этот кто-то не он сам.

– Ну и какая же из его композиций самая популярная? – спросил товарищ Генерал мрачно.

– Песня о тревожной молодости Александры Пахмутовой.

Товарищ Генерал некоторое время молчал, поражённый.

– Но самое страшное не это…

– Самое страшное, ты говоришь? Ну давай же! Добей меня!

– Они перевели стихи Льва Ошанина на украинский язык.

Товарищ Генерал некоторое время молча рассматривал мундштук своего кальяна.

– Ей-богу, – проговорил он наконец. – Ты меня заинтриговал. Хотелось бы услышать…

– Есть шанс… – не без дерзости отозвался Кобальт. – В Израиле его репертуар по вполне понятным причинам пользовался особенной популярностью. А сейчас, в условиях Газы, где томятся несколько сотен русских евреев, он, по всей вероятности, является духоподъёмным.

– Сколько тебе лет, Кобальт? Тридцать пять? Сорок?

– Сорок третий пошёл, товарищ Генерал.

– Тогда ты не понимаешь, но я попытаюсь объяснить. Я – шестидесятник. В том смысле, что 1965 года рождения. Да, я взрослел на «Машине времени», но «Машина времени» фигня по сравнению с Пахмутовой. Александра Николаевна для советского человека всё. Понимаешь? Ну представь: чёрно-белый телевизор. Перед экраном за праздничным столом вся семья. Не важно, какой праздник – семейный или государственный, в те времена разницы не было. На экране телевизора Колонный зал. На сцене оркестр. За роялем она, крошечная и очень энергичная женщина. Понимаешь, это нутряное, спинной мозг, сок желчного пузыря, ферменты поджелудочной железы. Идеология, заложенная не в голову, нет, а в сердце с младенчества. А тут я вдруг слышу, как кто-то использует нашу идеологию в своих мутных целях. Как я должен к этому относиться?..

Товарищ Генерал умолк, посасывая мундштук. Его голову окутали клубы ароматного дыма. Кобальт молчал, ожидая продолжения.

– Я вдруг подумал… послушай, Кобальт… – проговорил он после продолжительного молчания. – Может быть, этот Авель не так уж и безнадежен? Что скажешь? А что думают по этому поводу наши специалисты?

– Штемп и Хоббит считают миссию в Газе завершённой, – быстро ответил Кобальт. – Результат можно будет оценивать по операции в Йемене, но уже и сейчас видно: команда сбилась интернациональная и неплохая.

Кобальт вытащил из внутреннего кармана пиджака и подал товарищу Генералу сложенный вчетверо лист формата А4. Товарищ Генерал принял. Читал не надевая очков. Пробежал список сверху вниз и снизу вверх несколько раз. При этом лицо его несколько раз меняло выражение, сделавшись в конце концов печальным и даже немного трагическим.

– Слишком разношёрстая компания, – проговорил товарищ Генерал, откладывая листок в сторону.

Кобальт тут же подхватил его и поджег. Пару минут оба молча смотрели, как чернеющий лист бумаги корчится на белом фаянсе.

– Люди всё верующие. Я даже сказал бы, богобоязненные, – проговорил Кобальт. – Ни одного атеиста, а тем более…

– Даже Сидоров?

Кобальт улыбнулся.

– О! Саша Сидоров дал самый поразительный результат. На мой взгляд, он мотивирован лучше, чем Гречишников. А боевой опыт – дело наживное. Обстоятельства быстро сдирают шелуху мирной жизни и…

– Согласен. Проверим их надёжность в Йемене. А потом… нам важна Америка. Видишь ли, друг мой Кобальт, американские элиты привыкли сложно, тонко, скрытно управлять миром. Но такое управление приемлемо для цивилизованного человека, в то время как современная Америка больше похожа на разъярённого питекантропа. Так что американцев ждёт что-то новое. Казалось бы, а нам-то какое дело? Отвечу. К сожалению, США – ядерная страна. Одна из самых могущественных ядерных стран, поэтому это нечто новое ждёт и нас тоже. Проблемы США в границах США не поместятся. Есть ещё и иная проблема. Люди, которые считают думание лишней процедурой, составляют в США значительную часть населения. Особенно в городах. Потенциал правителей США в полной идентичности своим избирателям, а это означает, что мозгов у них нет. И в этом ужас ситуации. В этой связи я надеюсь лишь на военную касту США. Военные до сих пор играют там особую роль. Сильная сторона их в том, что они никогда не выпячиваются, не вмешиваются в политику до особого момента. И когда они вмешаются, они решат всё так, как им надо.

– Например, сенатор Маккарти и его комиссия… Борьба с леваками в сороковые – пятидесятые…

– Так точно. Маккарти разогнал всех ставленников Рузвельта в правительстве. Половина из них перевешались. Великий Чарли Чаплин сбежал из США от комиссии Маккарти! Но как только Маккарти взялся за генералов, комиссия прекратила своё существование, потому что армия в США обладает огромным потенциалом. Она его просто использует редко. Надо просто присоединиться к ней, понимаешь?

Эпилог

Они сидели на броне в привычной позе спиной к спине, курили. Каждый наслаждался короткими минутами одиночества, а при заглушенном движке ещё и тишиной, расцвеченной приятным птичьим чириканьем. Иероним конечно же где-то неподалёку. На привале командир никогда не отходит от БМП более чем на 15–20 метров. Скорее всего, он сейчас рисует вот эти кусты ярко раскрашенных осенних цветов, скрылся за пышными побегами, увлёкся работой, оттого-то его не видно и не слышно.

– Некоторое время у нас существовала иллюзия, что США уж очень богаты. Действительно, в США реализовали мечту средневековых алхимиков о получении золота в пробирке. Ровно в силу контроля над эмиссионным центром. Инвестиционно-спекулятивный капитализм – это алхимический капитализм… Как думаешь, Штемп?

– Я люблю Америку не меньше, чем Бухару. Я говорю про Америку «для себя», про ее внутренний мир, который каждый понимает по-своему. Я говорю про эти толстые пачки воскресной NY Times, часто лежащие просто на асфальте у дома, про эти дайнеры с двадцатью вариантами омлетов, про гаражные распродажи, библейские цитаты на уличных рекламных щитах и горящие в темноте иллюминацией высокие кресты, про бесконечные часы и дни, что я проводил в Strand – величайшем книжном магазине на свете, про музыку блюграсс, про голубые горы Северной Каролины, про уходящие в землю камни пуританских могил, про легендарные дороги, на прекраснейшей из которых – калифорнийской – я, увы, не был, и неизвестно, случится ли еще возможность, про стрелы неоготических церквей, про добрых, умных и особенно колоритных людей, которых там так много. Я могу перечислять бесконечно. Америка стала мне второй родиной и защищать её честь – это мой долг, а потому…

– Постой! Вот послушай, что говорит