Если бы это был обычный суд, а не военный, прокуратуру давно бы уже спустили со всех лестниц.

Один из освобожденных солдат вчера дал интервью 14 каналу, через 40 минут генералитет уволил его из резервистов за факт интервью СМИ.

Логика не очень понятна: с одной стороны, прокуратура может тыкать в солдата пальцем и рассказывать, что тот садист и изнасиловал террориста, но когда он пытается очистить свое доброе имя, его выгоняют из армии.

Что-то не очень здоровое происходит в нашей стране. Нетаньягу, Галант, вы обязаны вступиться за наших солдат после окончания расследования».

Глаза уставали. Ася зажмурилась. Читать такое и не сойти с ума – на это нужен особый талант. Из прочитанного можно уяснить главное: жернова истории мелют неумолимо, и где-то там, между ними, крошечными песчинками её близкие: сын, невестка, внуки. Меж жерновов стекает алая юшка. Ах, если б с Сашей случилось ужасное, уж она бы, наверное, почувствовала, поняла бы. Но она чувствует только усталость. Сердце сбивается с ритма. Пойти принять таблетки?

* * *

Незнакомец позвонил на работу, связался с ней через секретаря. Назвал фамилию и воинское звание. «Полковник Кобальт» – звучит довольно грозно – её назвал смешно и старомодно «товарищ Сидорова». Она ответила дерзостью:

– Какой я вам товарищ!

Телефонная трубка аж крякнула, закашлялась смехом.

– Конечно товарищ! Совсем скоро вы меня обнимете и расцелуете. Возможно, другом назовёте. Хотя какой я вам друг!

– Вы звоните по делу? – Ася щедро сдобрила ледком свой вопрос.

– Разумеется. По вашему делу. Удивлены? Надо встретиться. Завтра. В Шереметьево. Зона прилёта терминала эф.

– Вы шутите? С какой стати я должна вас встречать?

Ася продолжала дерзить Кобальту, а у самой сердчишко замирало, томилось, как перед первым свиданием. Да какое там свидание! Сердце билось, как пичуга в когтях у кота.

– Нас с вами интересует рейс Стамбул – Москва, прибывает в Шереметьево в двадцать часов десять минут. Именно этим рейсом на Родину возвращаются Настя, Тиша и Лиза Сидоровы. Алё? Вы ещё здесь, Ася Андреевна?.. Алё! Алё!!!

– Да-да. Простите. Настя, Тиша и Лиза… прилетают… завтра… Простите, товарищ Кобальт!

* * *

Ася приехала в аэропорт заранее. За руль села сама, не передоверяя столь серьёзное дело никому. О Кобальте она и думать забыла. Просто засела в кафе за столик в самом дальнем углу. Очень не хватало сигаретки к её двойному американо. Кто думает о мелких лишениях, если борьба со злом в самом разгаре? Поначалу она машинально читала новости.

«После проведения всесторонних проверок было установлено, что 76-летняя Бильха Инон, которая ранее считалась пропавшей без вести после резни, устроенной ХАМАСом 7 октября, погибла от рук террористов вместе со своим мужем Яковом.

Дом семьи Инон в поселке Натив ха-Асара был полностью сожжен ХАМАСом. Глубочайшие соболезнования родным и близким».

«Представитель датской транспортной компании „Maersk“ в своем заявлении сообщил о попадании летающего объекта в одно из судов компании, которое находилось под американским флагом в северной части Аденского залива».

«Бойцы Кассам смогли атаковать сионистские силы, скрывавшиеся внутри дома, снарядом „ТБГ“, убив и ранив членов отряда в окрестностях промышленной зоны в районе Таль-эль-Хава в городе Газа».

И так далее и тому подобное. Только Газа и только Израиль. Этими новостями она жила целый год. Жизнь, как во сне. Короткие часы пробуждения посвящены бизнесу. Неужели сегодня всё закончится? По истечении сорока минут, после второй чашки американо она вдруг спохватилась. Полковник Кобальт назвал Настю, Тишу и Лизу, но он не назвал Сашу. Означает ли это, что самый важный человек в её жизни сегодняшним рейсом 20–10 из Стамбула не прилетит? Стоп! Не паниковать! Она не позволит себе ни на йоту…

– Добрый вечер.

– Добрый. Но я не разрешаю вам садиться за мой столик. Почему же вы садитесь? В этом кафе есть свободные столики… ах, простите… Товарищ Кобальт? Извините, забыла ваши имя и отчество…

– Я вам их и не называл. Зовите меня просто Кобальт. Товарищ Кобальт, полковник Кобальт. Как вам удобней.

– Но Кобальт – это ведь не имя собственное? И по какому… ах, простите. Если вы полковник, то у вас, очевидно, есть и служебное удостоверение.

Кажется, этот кашель обозначает смех. Или Кобальт действительно закашлялся от смущения? Такие люди умеют смущаться? А какой же он, собственно, человек? Ася сняла очки для чтения. Ах, он возник в кресле напротив неё уже сидящим, и так ей не понять, какого же он на самом деле роста. В ширину-то он, как всем известный сказочный персонаж, не узок и не широк, внешность неприметная, серенькая, обычная. Проще говоря, не уродлив и не красив. Возраст? Та же петрушка: не стар и не молод. Одежда добротная, но опять-таки совсем обычная – нейтральных блеклых расцветок и классического фасона. Но улыбка обаятельная, зубы ровные, повадка располагающая к общению. Одеколон, пожалуй, скорее дорогой. Какой знакомый аромат!.. Неужели «Шипр»?

– Вы хотите видеть моё служебное удостоверение в то время, как у Иннока Табачника вы служебного удостоверения не спросили, – изрёк товарищ Кобальт.

– Простите… Я припоминаю наш вчерашний разговор… вы называли имена моих близких: Настя – это моя невестка, Тиша – это мой внук, Лиза – моя внучка. Но, кажется, вы не называли имени моего сына Саши. Мой сын… Он прилетит сегодняшним рейсом вместе со своей семьёй, ведь так? Ответьте, пожалуйста. Многие называют меня сумасшедшей еврейской мамашей, но по сути я такая же русская, как и вы. Поэтому прошу, ответьте…

В ожидании ответа Ася рассматривала морщинки вокруг его прозрачных, ничего не выражающих глаз. Ожидая искреннего, правдивого, устраивающего их обоих ответа, она пересчитала их все. Она вздрогнула, когда кто-то крепко сжал её ладонь.

– Пойдёмте. Самолёт уже заходит на посадку, – проговорил приятный голос. Такому голосу невозможно не повиноваться.

* * *

Кобальт увидел именно то, что ожидал. Расплывшаяся фигура, тёмные тени под глазами, острый, хищно изогнутый нос, мелкие кудряшки обрамляют узкое лицо. Выражение вселенской скорби на лице, как отражение судьбы народа, к которому она принадлежит. Такое, наверное, выражение было и у Марии Магдалины, когда она с другой Марией сидела у камня, запирающего гроб Христа.

Вот она стоит, вглядываясь в лица. Один за другим приземлились три больших борта, прилетевшие в Москву издалека. Она, прижав ладони к груди, встречает бредущую на выход толпу, всматривается в лица. Её больше интересуют мужчины. Она ждёт появления сына. Как же ей сказать?

Вот она оборачивается, произносит внятно:

– Моему внуку шесть лет, но он ничего-ничего не говорит. У него диагноз