— Почему же не поверим… — парировал Цикада. — Многих хоронили. Люди встречают горе по-разному…

— Моя мать — эмоциональный человек, ипохондрик, но такой я её раньше никогда не видел. Жалея её, я пытался отбиться от наскоков двух других баб, одна из которых являлась, по ходу, официальной юридической женой моего отца и матерью моего брата Тимура. О Тимуре я знал лишь понаслышке. Незадолго до смерти отец собирался нас познакомить, но так и не успел реализовать своего намерения. С другой стороны, смешная ситуация сложилась. Из контекста происходящего я понял, что официальная жена отца не подозревала о существовании меня и моей матери. О женщине с периферии ей также ничего не было известно. Таким образом, в день похорон мужа на неё обрушилась лавина кринжовых новостей. Что тут скажешь? Нет худа без добра. Думаю, новости эти несколько смягчили её скорбь о новопреставленном муже, и она тоже всплакнула, но от обиды. Блондинка же с периферии рыдала, скорее всего, от досады: из трёх женщин моего отца она оказалась самая старая и самая неухоженная. Женщины придают этому большое значение. Я же обдумывал свои дальнейшие действия в свете возникших проблем: женщина с периферии сквозь рыдания пророчила нам суд за отцовское наследство. А я припомнил, что примерно за месяц до смерти отец вдруг сказал мне: «Если что, Герман, ты, как самый разумный, останешься старшим в семье». В тот момент, когда три безутешные женщины рыдали над телом моего отца, я в общих чертах понял, что же такое семья, которую завещал мне отец. И теперь действую в соответствии с возложенной на меня миссией.

Закончив свой рассказ, я обнаружил руку Цикады у себя на плече, а в глазах старика влажное сострадание.

Тимур же в самой недвусмысленной форме выразил желание закурить.

— А как же веганство? Как же ЗОЖ? — усмехнулся я, снова подхватывая его под мышки. — Курить можно только в тамбуре.

Тим, потребовав вейп, повис у меня в объятиях. Тут Цикада снова подставил плечо.

— Ему и правда надо пыхнуть. Ну-ка, давай вместе.

Так мы сообща вытащили отяжелевшее тело Тима в тамбур, где Цикада продемонстрировал изумлённому мне и равнодушному в своей непреходящей расслабленности Тимуру своё искусство крутить самокрутки.

— Хорош каннабис, — проговорил он, выпуская сладковатый дым из ноздрей. — А ты? Почему нет? Служба? Что отворачиваешься? Ты ведь служивый человек. Офицер? В каком звании?

Я попытался переменить тему.

— Там старик остался… может быть, ему тоже надо… у меня есть и обычный «Кент»…

— Старику не надо. Он призрак.

— Как?!

* * *

— На самом деле Призрак — это такой дед со старым портфелем под мышкой. В портфеле на две трети исписанная тетрадь (Призрак не признаёт гаджетов и марает своё строго на бумаге), несколько шариковых ручек, какие-то растрёпанные брошюры. Некоторые на иностранных языках, в основном, как мне кажется, на китайском. Ещё в портфеле всегда есть обязательная чекушка, кружка, какая-нибудь нехитрая закусь типа лапши всё с теми же иероглифами на упаковке, бельё, чистая тельняшка. Костюм на Призраке всегда одинаков, плюс/минус. В дождливую погоду — заляпан грязью. В сухую — покрыт пылью и всегда измятый. Впервые Призрак появился на наших позициях под Марьинкой, летом 2015 года. Мы тогда держали позицию на трассе Донецк — Курахово. Призрак тогда пришёл со стороны противника голодный как чёрт и съел один почти весь наш ужин и к фляжке Шумера основательно приложился. Старый человек. По виду, совсем не в себе и одинокий, как полярный сыч. Как такого не накормить? Как такого не угостить? Памятуя о его аппетите и охоте к выпивке, я поначалу отвергал домыслы о его бестелесности, но об этом речь пойдёт ниже.

О тетради Призрака отдельная речь. Я не раз заглядывал в неё, щупал обложку, листал, нюхал. Призрак позволял мне читать некоторые страницы самостоятельно. Почерк у него вполне себе разборчивый. Письмо без помарок и исправлений, будто он не выдумывал текст, а переписывал набело с черновика или какого-то иного источника. Так я узнал о «стройной и ни у кого не списанной теории небесной гармонии и солнцеполитики», о «карточной игре на шесть игроков в политику», о «войне за смыслы», о «планировщике» и об огромной роли Китая в будущей истории России.

Я брал в руки тетрадь Призрака несколько раз. Она всегда была исписана на треть. На первый взгляд всё выглядело так, будто Призрак бросил вести свои записи несколько месяцев, а может быть, и лет назад. Смысл текстов, содержащихся в ней, всегда оставался неизменным, но стиль изложения менялся. Так разные певцы могут исполнять одну и ту же песенку совсем по-разному, привнося в замысел композитора и поэта собственные интонации и оттенки смысла.

Шумер навёл справки по своим каналам и впоследствии рассказал мне, будто в самом начале 2015-го Призрака завалило в его собственной постели. А до этого убило осколком его жену. Тогда Призрак прибился к какой-то подруге — прикованной к постели, лежачей больной. Привязался к старухе душой, но её дом обвалился при прямом попадании С-300. Через двое суток старуху достали из-под завалов, а за сутки до этого она умерла. Призрак горевал, обливаясь слезами. А потом был ещё один прилёт и жилище Призрака сложилось как карточный домик. Эту историю рассказала Шумеру одна женщина из Донецка, которая тоже знает Призрака. Сколько в наших краях таких историй? Одна страшнее другой. Да мы уже привыкли к нашей бесконечной войне.

Почему мы называем старика Призраком? Почему не удосужились узнать его имя по паспорту? Тут есть немного конспирологии. Наш командир, Шумер, — мужик и трезвый, и здравомыслящий, но крепко верующий, постящийся, причащающийся и исповедующийся, имеющий к тому же полдюжины крестников. И вот этот вот Шумер всерьёз считает Призрака призраком. То есть не человеком, а бесплотным духом. И Шумер, да и я сам, то есть оба мы одновременно в четыре глаза видели, как призрак старика с портфелем под мышкой плыл по-над пороховыми дымами во время танкового обстрела. Кроме танков по нам понаддавали и сто двадцатым калибром. Осколки свистели, пронзая