Это выглядело как политинформация. Вспоминались советские фронтовые фильмы, политруки с усталыми симпатичными лицами. Вопрос только в том, кого агитирует Шумер? Меня? Чёрт! Не надо меня агитировать! Блогера «Герої 128 підрозділ ЗСУ»? Тоже осечка. Такой Карабас-Барабас сам кого угодно разагитирует. Кстати, возможно, он уже очнулся и с особым воодушевлением вникает в позицию остро ненавидимого им Шумера. Пойти посмотреть на него или?..

— Тут есть один нюанс… — я хотел рассказать ему о Соломахе, но меня опередила рация.

— Шумера вызывает Леший.

— Шумер слушает.

— Тут такое дело, командир…

— Вы выдвинулись?

— Да. Нас трое. Но тут такое дело…

— Говори, что за дело?

— Виталия исчезла…

После крайней фразы рация разразилась шумом, треском, звуками какой-то непонятной возни. Шумер некоторое время таращился на чёрную коробочку в своей ладони с приятным мне недоумением. Да что там! Он стоял на присогнутых ногах как громом поражённый до тех пор, пока не догадался прервать демаскирующий нас вой и треск нажатием на какую-то кнопку. На некоторое время повисла относительная тишина. Я слышал, как скрипит щебень под оживающим Соломахой. Эх, задаст он нам жару, если только…

— …если только женщина окажется на войне, то не жди добра, — проговорил Шумер.

— От женщин вообще не жди добра, — отозвался я.

Он покивал.

— Там, за грудой щебня, — я указал рукой направление. — Небольшой сюрприз для вас.

— Ещё один мертвец?

— Нет, этот живой, но пленный…

— …пусть с ним разбирается Леший. Леший — опытный человек. Знает толк в таких делах.

Пусть так, но я на всякий случай сунул руку в карман, проверил запасной шприц. Так же на всякий случай предупредил Шумера:

— Их там двое. К сожалению, вторая баба, Press. Не знаю откуда она здесь взялась.

Шумера будто подбросило взрывной волной. Махнув мимо меня, он мигом оказался на вершине небольшой горы битого кирпича, отделявшей бывший алтарь от остальной части храма. Оттуда он уже мог хорошо разглядеть и Соломаху, и его подружку. И он разглядел. В ответ ему ударили выстрелы. Один, второй, третий. Шумер упал на живот, съехал по склону холмика, укрылся от рикошетящих пуль. Я тоже присел на корточки. Выходит, Соломаха не только очнулся, но и выпутался и каким-то неведомым мне образом вооружился.

— Здавайтеся, русаки! Не то перебью всех! — донёсся из-за горы глухой рык Соломахи.

Шумер обернулся ко мне. Губы его шевелились.

— У него девчонка, пленница. Она без сознания. Её надо сберечь. Сейчас подойдут ребята… они уже знают обо всём — слышали выстрелы… мы предпримем штурм…

Он говорил что-то ещё. Отдавал распоряжения. Критиковал мою неосмотрительность. Сетовал на мою неопытность. Учил, как лучше убить Соломаху, чтобы при этом Press осталась жива.

— Девчонка корреспондент из Донецка. Её всего девятнадцать. Её жить ещё да жить, — говорил он, а я прикидывал дозу метадона.

Впопыхах я вколол им поровну, но ведь Соломаха в полтора раза её тяжелее.

— Послушай, Расстрига… дурочка влюблена… молодость… гормоны… но не погибать же из-за такой дурости…

Ах вот оно что! Провинциальные страсти-мордасти в обстановке, максимально приближенной к боевой. Нескучно они тут живут. Прочувствованную речь Шумера прервало появление нового персонажа. Человек в полном боевом облачении совершенно бесшумно крался вдоль стены храма. Это враг или товарищ из «похоронной команды»? Если так, то где же остальные? Он обменялся с Шумером несколькими весьма красноречивыми жестами. Значит, точно не враг. Соломаха тоже заметил вновь прибывшего. Под разрушенной кровлей храма вновь засвистели пули. Откуда-то с грохотом ударила очередь. В воздух взвилась кирпичная пыль.

Чёрт! Не видно ни зги! Этого только мне не хватало. Таким макаром фигуранты моего дела запросто перестреляют друг друга. Учитывая прижмуренное состояние Каценеленбогена, это совсем плохо. Чёртов туман войны покроет все следы.

Тем временем, перестрелка разрасталась. Теперь в ней принимало участие по меньшей мере четыре ствола. В коротких перерывах между очередями кто-то омерзительно высоким голосом звал какую-то Виталию. Виталия — это, наверное, девчонка-press, которая в полной отключке сейчас валяется под боком разъярённого Соломахи.

Стрелки часто меняли позицию для стрельбы, и мне не сразу удалось пересчитать их всех. Кажется, вместе с Шумером их было всё-таки трое. Четвёртый, гранатомётчик, торчал в том самом проёме, из которого давным-давно, а может быть, всего минуту назад, появился Шумер.

Стрелки лупили, не жалея боекомплекта. Прошло минут двадцать, а такое впечатление, что минул целый час, а может быть, всего минута. Время потерялось в дыму и грохоте. Я понимал, что Шумер и К° плотно обложили Соломаху, что у них достаточно боекомплекта, в то время как у Соломахи он может закончиться в любой момент. И тогда он сдастся. Или застрелится? Нет, они не станут его убивать. Если только случайно. Шальная пуля в тумане войны. И тогда Соломаху ждёт могила, общая с Каценеленбогеном? Чёрт! Только не это!

Я следил и за гранатомётчиком. Тот примостил на плечо свою трубу. Сейчас как даст. Шумер орал. В его широко открытом рту блестели поразительно белые зубы. Его рёв прорывался сквозь трескотню выстрелов.

— Неудачная позиция для стрельбы!.. Мякиш, смени позицию!.. Отдача вышвырнет тебя из окна! Расшибёшься!!!

— О, майгадабал!!! Командир!!! Я вижу Виталию! — взвыл миномётчик.

Он опустил трубу. Тело его обмякло. Плечи дрожали. Мне показалось, он плачет. Мякиш! Тимка! Брат!!!

— Смени позицию! — ревел Шумер.

Стрельба почему-то утихла. У Соломахи кончился боекомплект? Я схватил кусок кирпича, поднялся. Выждав самого благодатного момента, когда Тимка, смущённый воплями Шумера, задумался, усомнился, когда тело его утратило прочное равновесие, сделалось шатким, я со всей силы швырнул свой кирпич. Осколок угодил в середину Тимкиного туловища, туда, где у нормального человека расположена ремённая пряжка. Нет, я не промахнулся. Я угадал. Тим потерял равновесие. Тело его согнулось. Труба миномёта вывалилась из его рук и ахнула вниз, к моим ногам. Сам Тим некоторое время балансировал, размахивая руками, словно выбирая куда лучше падать, и, наконец, повалился лицом вперёд внутрь храма, прямо на меня.

Через мгновение мы оба лежали на боку. Я — на левом. Он — на правом, в обнимку с миномётной трубой. Я, крепко удерживая обоих, всматривался в такое знакомое и чужое, утратившее бороду лицо.

И вот к каким выводам я пришёл.

Тим больше не озабочен своим пищеварением. Он реже вычищает грязь из-под ногтей. Куда-то подевалась его обычная апатия. Теперь он нервен и резв. Он занят самым серьёзным, самым мужским делом на свете — войной. От того-то так почужело его лицо. А ещё Тим очень хочет стать хорошим