С этими словами она приняла банкноту и спрятала её за пазуху.

Подобно тому как Кэндзо использовал те же слова, что и в прошлый раз, давая деньги на карманные расходы, и ответные слова Оцунэ, получавшей их, нисколько не отличались от первых. К тому же даже сумма в пять иен случайно совпала.

«Что я буду делать, если в следующий раз, когда она придёт, у меня не будет пятииеновой банкноты?»

То, что бумажник Кэндзо не всегда был полон, знал лишь его владелец, Оцунэ не могла этого знать. Когда он, предвидя очередной визит старухи, не мог представить, что даст ей пять иен в третий раз, ему вдруг стало глупо от осознания данного факта.

«Кажется, что отныне, когда бы та женщина ни пришла, я должен давать пять иен. Не то же ли это самое, что и ненужное поддержание долга у сестры?»

Жена, перекладывающая угли, словно это её не касалось, не прекращая работы, сказала:

– Если нет, то можно и не давать. Не нужно так рисоваться.

– Если бы и хотел дать, когда нет, я знаю, что не смогу.

Их разговор скоро прервался. В промежутке послышался звук перекладывания догорающего угля из нагревателя в жаровню.

– Почему сегодня опять было пять иен? В вашем бумажнике.

Кэндзо заплатил четыре с чем-то иены за большую алую вазу, не гармонировавшую с токонома. Когда он заказывал рамку, с него взяли пять с чем-то иен. Разглядывая прекрасную книжную полку из красного сандалового дерева, которую мастер предлагал оставить за сто иен, он с важным видом достал из кармана сумму, не достигавшую и одной двадцатой той цены, и передал её мастеру. Он также потратил более десяти иен на блестящий рулон той ткани. После того как гонорар от друга принял такую форму, у него осталась всего одна потрёпанная пятииеновая банкнота.

– Вообще-то я ещё хочу кое-что купить.

– Что вы собирались купить?

Кэндзо не мог назвать жене конкретную вещь.

– Много чего.

Его слова, выражавшие безграничную алчность, были кратки. Жена, имевшая вкусы, далёкие от предпочтений мужа, вместо того чтобы утруждать себя дальнейшими расспросами, задала ему другой вопрос.

– Та старуха гораздо спокойнее, чем сестра. Думаю, она даже не поссорилась бы с Симадой, если бы встретилась с ним дома.

– Они счастливы, что не встречаются. Попробуй они встретиться лицом к лицу в одной комнате – это будет невыносимо. И то тяжело иметь дело с каждым по отдельности.

– Неужели они и сейчас поссорятся?

– Ссора – это одно, но разве я не тот, кому это неприятно?

– Кажется, они друг о друге не знают. О визитах друг друга

– Возможно.

Симада никогда не упоминал об Оцунэ. И последняя, вопреки ожиданиям Кэндзо, ничего не говорила о Симаде.

– Эта старуха всё-таки лучше того человека?

– Почему?

– Потому что она молча берёт пять иен и уходит.

По сравнению с Симадой, чьи требования с каждым визитом всё росли и росли, поведение Оцунэ было скорее обычным.

LXXXIX

Когда вскоре длиннолицый Симада снова появился в комнате Кэндзо, он сразу вспомнил про Оцунэ.

Раз уж они не были заклятыми врагами с рождения, у них, должно быть, было и счастливое прошлое. Несмотря на то, что о них говорили, будто они и из искры раздуют пламя, как же они радовались тогда, когда только копили деньги! Какими надеждами на будущее они были полны! После того, как эти деньги, бывшие, казалось бы, единственной памятной вещью о их согласии, куда-то улетучились, как же они смотрят на своё прошлое, словно на сон?

Кэндзо уже почти заговорил с Симадой про Оцунэ. Однако лицо старика, выражавшее лишь безразличие к прошлому, было тупым, словно тот ничего не помнил. Казалось, что старая ненависть да прежняя привязанность – всё это исчезло из его сердца вместе с теми деньгами.

Он достал из-за пояса кисет и набил трубку табаком. Когда стряхивал пепел, то подставлял левую ладонь под трубку и не стучал о край жаровни. Видимо, скопилась смола, и при курении слышалось шипение. Сиарик молча пошарил за пазухой. Затем повернулся к Кэндзо.

– У вас нет бумаги? Трубка, к несчастью, засорилась.

Он разорвал полученную от Кэндзо бумагу для каллиграфии и сделал тонкую трубочку, а затем прочистил ею мундштук два-три раза. Он был большим мастером на это дело. Кэндзо молча наблюдал за его ловкими движениями.

– С приближением конца года вы, должно быть, очень заняты.

Он сказал это, с удовольствием дуя в прочищенную трубку.

– В нашем деле нет ни конца года, ни Нового года. Круглый год одно и то же.

– Это прекрасно. У большинства людей не так.

Пока Симада собирался сказать что-то ещё, в глубине дома заплакал ребёнок.

– О, кажется, младенец.

– Да, недавно родился.

– Вот как. Я совсем не знал. Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Да-а, простите, это который по счёту?

Симада спрашивал о разных вещах. Но совсем не замечал, какие мысли возникали в сердце Кэндзо, дававшего подобающие ответы.

Кэндзо, всего четыре-пять дней назад читавший в иностранном журнале статистическое рассуждение о том, что с ростом рождаемости увеличивается и смертность, думал тогда о странной вещи, не поддающейся ни логике, ни фантазии: что если где-то рождается один ребёнок, то где-то умирает один старик.

«Значит, кто-то должен умереть вместо него».

Его представление было смутным, как сон. Оно лишь туманило его голову, как поэзия. Если бы он усилием своего разума продвинулся дальше, к большей ясности, то тем, кто умирает вместо, была бы, несомненно, мать ребёнка. Затем – и отец ребёнка. Однако нынешний Кэндзо не собирался заходить так далеко. Он лишь смотрел со смыслом на старика перед собой. Этот человек, чья жизнь почти не имела смысла, был, несомненно, самым подходящим кандидатом для замены.

«Почему же он так здоров?»

Кэндзо почти забыл жестокость своего воображения. И почувствовал затем лишь досаду, словно вовсе не он отвечал за собственное нездоровье. В это время Симада вдруг сказал ему:

– Онуи наконец умерла. Я уже выразил соболезнования.

Хотя он с самого начала, судя по названию болезни – туберкулез спинного мозга, знал, что она неизлечима, но, услышав это официально, Кэндзо тоже вдруг почувствовал жалость.

– Вот как. Бедняжка.

– Да уж, болезнь есть болезнь, не могла она выздороветь.

Симада был спокоен. Он выпускал кольца дыма, словно смерть была естественной.

XC

Однако экономические последствия, сопровождавшие смерть этой несчастной женщины, были для Симады гораздо важнее самой смерти. Предположение Кэндзо скоро должно было стать явью.

– По этому поводу мне необходимо кое о чём с вами поговорить.

Взгляд Симады, устремившийся на лицо Кэндзо, был напряжён. Хозяин дома мог представить, что последует, ещё до того, как выслушал.

– Опять деньги?

– Ну да. Поскольку Онуи умерла, связь между Сибано и Офудзи прервалась, и теперь нельзя ежемесячно высылать деньги, как раньше.

Слова Симады то становились странно грубыми, то вновь почтительными.

– До сих пор пенсия за Орден Золотого коршуна исправно приходила сюда. Но если она внезапно прекратится, это всё равно что лишиться цели, и я тоже в затруднении.

Старик снова изменил тон.

– В любом случае, теперь, кроме тебя, некому обо мне позаботиться. Так что, если ты не поможешь, будет плохо.

– Бесполезно набрасываться на других. У меня сейчас нет никаких обязательств делать это.

Симада пристально посмотрел на лицо Кэндзо. Его взгляд, наполовину выпытывающий, наполовину угрожающий слабому, лишь раздражал собеседника. Симада, поняв по поведению Кэндзо опасность, сразу же ограничил вопрос.

– О долгосрочном поговорим потом, но сейчас, хотя бы для этого срочного случая…

Кэндзо не понимал, какой срочный случай возник между ними.

– Нужно пережить этот конец года. В каждом доме под конец года, естественно, требуется круглая сумма в сто или