– Выходит, то же самое, что я купил на свои деньги.

– Но она считает это своим долгом перед вами, ничего не поделаешь.

Сестра была женщиной, черезчур скрупулёзно соблюдавшей долг, как его понимают в обществе. Если она получала что-то от других, то обязательно мучилась, желая отдать взамен больше.

– Как же трудно с этим долгом, я совсем не понимаю, что это за долг. Лучше бы она позаботилась о том, чтобы Хида не занимал у неё карманные деньги, чем тратилась на подобные формальности.

Жена, неожиданно бесчувственная к таким вещам, не стала настаивать на защите сестры.

– Со временем вы ещё чем-нибудь отблагодарите её, и ладно.

Кэндзо, почти никогда не приносивший подарков при посещении других, всё же с недоумением смотрел на саржу, лежавшую на коленях супруги.

LXXXVI

– Поэтому изначально все приносили разные вещи к твоей сестре.

Жена, взглянув на лицо Кэндзо, вдруг начала говорить такое:

– Зная характер сестры, которая возвращает пятнадцать за десять, все, якобы, дают что-то с целью получить ответный подарок.

– Но если возвращать пятнадцать за десять, разве это не всего лишь превращение пятидесяти сен в семьдесят пять?

– И этого достаточно для таких людей.

Кэндзо, составлявшему лишь мелкие записи, которые со стороны могли показаться лишь причудой, даже не мог представить, что в мире существуют такие люди.

– Какие же хлопотные отношения. И вообще, разве это не глупо?

– Со стороны может казаться глупым, но если оказаться внутри, то, наверное, ничего не поделаешь.

Кэндзо заставили задуматься о том, как он потратил тридцать иен, недавно полученные со стороны.

Более месяца назад он по просьбе одного знакомого написал длинную статью для журнала, которым тот управлял. Для него, до сих пор не имевшего необходимости создавать что-либо, кроме мелких записей, эта статья была лишь первой попыткой его ума, работавшего в иной области. Он был увлечён интересным настроением, капавшим с кончика кисти. Его сердце вовсе не ожидало вознаграждения. Когда заказчик положил перед ним гонорар, он обрадовался, словно нашёл неожиданную вещь.

Кэндзо, давно тяготящийся унылостью своей комнаты, сразу же пошёл к краснодеревщику и заказал одну рамку из красного сандалового дерева. Он выбрал один из двадцати каменных оттисков эпохи Северная Вэй, полученных от друга, вернувшегося из Китая, и вставил его туда. Затем он повесил рамку на длинной узкой бамбуковой подставке с кольцом на гвоздь в токонома. Возможно, из-за округлости бамбука она плохо прилегала к стене, и рамка смотрелась косо даже в спокойное время.

Он снова спустился с Дангодзака и поднялся в сторону Янака. И купил там в магазине фарфора одну вазу. Она была алого цвета. На ней была изображена крупная луговая трава с цветами бледно-жёлтого цвета. Высота была около одного сяку. Он тут же поставил её в токонома. Большая ваза и качающаяся сравнительно маленькая рамка никак не гармонировали. Он смотрел на это неудачное сочетание с несколько разочарованным видом. Однако полагал, что это лучше, чем совсем ничего. Не имея возможности быть требовательным, он должен был довольствоваться этим.

Он также пошёл в один магазин тканей на улице Хонго и купил материал. Не имея никаких знаний о тканях, он лишь приблизительно выбрал из того, что показывал приказчик. Это была блестящая ткань в рубчик. В его неискушённых глазах блестящее казалось лучше, чем неблестящее. Когда приказчик предложил сшить подходящие хаори и кимоно, он в конце концов вышел из магазина, неся в руках один рулон исэдзаки-мэйсэн. Даже названия «исэдзаки-мэйсэн» он никогда раньше не слышал.

Покупая эти вещи, он совсем не думал о других. Даже о новорождённом ребёнке у него не было и мысли. О жизни людей, более стеснённых, чем он, и вовсе забыл. По сравнению с сестрой, придававшей чрезмерное значение общественному долгу, Кэндзо утратил даже добрые чувства к несчастным.

– Выполнять долг, даже терпя убытки, – это достойно восхищения. Но сестра по натуре любит покрасоваться, ничего не поделаешь. Быть менее великим было бы лучше.

– Неужели в ней совсем нет душевной теплоты?

– Должно быть.

Кэндзо должен был немного подумать. Сестра, несомненно, была доброй женщиной.

– Возможно, это я бесчеловечен.

LXXXVII

Пока этот разговор ещё свежо окрашивал память Кэндзо, его снова посетила Оцунэ.

Её одежда была столь же бедной, как и в прошлый раз, но, вероятно, из-за холодов старуха поддела нижнее кимоно, отчего стала ещё более круглой, чем прежде. Кэндзо сразу подвинул к ней жаровню.

– Нет, не беспокойтесь. Сегодня довольно тепло.

Снаружи мягкий солнечный свет слабо светил сквозь стекло в сёдзи.

– Вы, кажется, с возрастом всё больше полнеете.

– Да, слава богу, здоровье у меня очень хорошее.

– Это прекрасно.

– Но взамен моё состояние лишь худеет.

Кэндзо плохо думал о здоровье людей, полнеющих в старости. По крайней мере, это казалось ему неестественным. В этом было что-то зловещее.

«Неужели она пьёт?»

Такая догадка даже мелькнула в его сердце.

Всё, что было на Оцунэ, было старым. Её кимоно и хаори, неизвестно сколько раз стиранные, казалось, кое-где сохранили первоначальный блеск, но были странно жёсткими. Лишь в том, как аккуратно и чино всё было выстирано и натянуто, несмотря на возраст, проявлялся её характер. Кэндзо, глядя на её круглую и крайне скованную фигуру, понимал, что её жизненные обстоятельства не расходились с её словами.

– Куда ни глянь – одни бедняки, хоть плачь.

– Если уж такие, как я, бедствуют, то в этом мире нет ни одного, кто не бедствует.

Кэндзо даже не захотел оправдываться. Он сразу подумал: «Как она считает меня богаче себя, так, должно быть, полагает, что и здоровее».

В последнее время Кэндзо и вправду подорвал здоровье. Сознавая это, он не обращался к врачу. Не рассказывал друзьям. Лишь один терпел неудобства. Однако каждый раз представляя будущее своего тела, он раздражался. Иногда у него возникало чувство, что другие сделали его таким слабым, и он злился без причины.

«Должно быть, она думает, что если человек молод и не имеет трудностей в повседневной жизни, то он здоров. Как считает, что если живёт в доме с воротами и пользуется услугами служанки, то у него есть деньги».

Кэндзо молча смотрел на лицо Оцунэ. Одновременно он смотрел на новую вазу, украшавшую токонома, и на висящую за ней раму для свитка. В его уме была и блестящая ткань, которую скоро предстояло сшить в кимоно. Он удивлялся, почему не может испытывать сочувствия к этой старухе.

«Возможно, это я бесчеловечен».

Он повторил про себя оценку, данную им сестре. И получил ответ: «А что с того, если бесчеловечен?»

Оцунэ начала рассказывать о своём зяте, у которого жила. Как часто бывает в мире, способности того человека сразу стали предметом обсуждения. Под способностями она подразумевала, конечно, деньги, получаемые ежемесячно, и, казалось, для неё в целом мире не существовало иного мерила человеческой ценности, кроме денег.

– В общем, поскольку доход мал, ничего не поделаешь. Хорошо бы он зарабатывал побольше.

Не называя своего зятя глупым или ни на что не способным, она выкладывала перед Кэндзо сумму его ежемесячного заработка. Словно если измерить материал лишь меркой, то узор или качество ткани совсем не имеют значения.

К несчастью, Кэндзо был человеком, занятым таким делом, что не хотел, чтобы его мерили подобной меркой. Он вынужден был холодно пропускать мимо ушей её жалобы.

LXXXVIII

В подходящий момент он встал и вошёл в свой кабинет. Взяв лежащий на столе бумажник и тихо заглянув внутрь, он увидел одну пятииеновую банкноту. Сжимая её в руке, вернулся в комнату и положил перед Оцунэ.

– Прошу прощения, возьмите на обратную дорогу, наймете рикшу.

– Не стоит