Разговор оборвался и все повернулись к вошедшему.

- Ну, кто там приехал?

- Откуда?

Парень, шмыгая талым носом, словно не слышал расспросов. Он несколько раз сильно дунул на фонарь и погасил его. Посреди комнаты стояла изрезанная ножами рогатина. Парень повесил коптящий фонарь и так же молча улегся на кошму в ногах сидящих. Лицо его было загадочным, он чему-то тихо улыбался и иногда неуверенно покачивал головой.

- Ты скажешь, нет - кто там приехал?- прикрикнул на него сидевший на самом почетном месте жигит с густыми бровями и богатырского сложения.

- Начальник!- проговорил наконец выходивший встречать, все еще продолжая загадочно улыбаться и не давая заглянуть в глаза.

- Наверно, Косиманов. Приехал к тестю погостить,- высказал кто-то догадку, и молчаливого парня оставили в покое.

Разговор продолжался, все вновь обернулись к сидевшему на почетном месте богатырю. Крепкое смуглое лицо жигита было сильно обморожено. Белые пятна на щеках, когда он улыбался, растягивались, и тогда казалось, что на одном лице улыбаются несколько ртов.

Рассказывая, жигит то и дело обращался к старику с остренькой бородкой, который лежал рядом с ним, опираясь на локоть.

- Это где-то километрах в пятнадцати от совхоза «Бестерек?»- и он трудно повернулся к старику всем своим крупным, налитым телом.

- Да, примерно,- подтвердил старик, качнув бородкой.- Как раз напротив зарослей чилика.

- Вот, вот. И уж темнеть стало, буранчик начинался. Ну, едем и едем. Подводы у нас растянулись далекодалеко. И тут вдруг грохот! Что такое? На машину вроде не похоже. А грохочет... Ждем, остановились все. Потом смотрим - трактор. Да такой, что сроду не видал! У нас «НАТИ», так того сразу узнаешь. А этот... Ревет как чудище какое-то,- на всю степь.

- Аж земля дрожит!- добавил старик.

Слушатели сидели молча, с широко открытыми глазами.

- И поверите,- продолжал, входя в азарт, парень.- Фары у него - вот! Светло как днем.

- Точно, точно. Иголку можно найти.

- И не один, оказывается, а целый караван. Друг за дружкой. Вот грохоту было!

- Степь пригнулась,- снова вставил старик. - Никогда не видел таких машин, и так много сразу.

- Да кто же это такие? Откуда?- не утерпел кто-то из слушателей.

На него тотчас зашикали:

- Постой, сейчас узнаешь!

- Зачем торопишь?

Рассказчик выдержал небольшую паузу и продолжал:

- Ну, делать нам нечего - свернули мы с дороги. Стоим, пропускаем мимо. А они гуськом, гуськом. И огромные - с избу! У каждого на прицепе двое большущих саней с домишками...

- Ах, что за домишки!- не вытерпел старик, проворно поднялся и сел. Глаза его заблестели.- Как наперсточки - аккуратненькие, чистенькие. Окна настоящие, все настоящее. Из труб дым валит. Просто глазам не верится. В таком доме никакой буран нипочем. Езжай себе хоть на край света. Играют в них на гармошках, поют - веселый народ едет, а мы стоим сбоку и смотрим, смотрим. Закоченели до слез. Куда нам до таких домов!

Старику было лет шестьдесят, но в бороде его не виднелось ни одного седого волоса. Весь крепкий, подтянутый, он казался куда моложе своих лет, а оживление, с каким он принялся рассказывать, молодило его еще больше. Жигит с густыми бровями, у которого старик перехватил нить рассказа, покорно умолк и лишь посматривал на загоревшееся лицо аксакала, на его блестевшие глаза.

Слушатели смотрели на старика во все глаза, боясь пропустить хоть слово, и он увлекся, совсем забыв, что перебил рассказчика,- слишком уж интересно и необычно было то, что довелось ему увидеть. Но вот он спохватился, виновато оглянулся на молчавшего рядом жигита.

- Ничего, ничего, рассказывай,- поспешил подбодрить его тот без всякой обиды. Однако старик окончательно смешался, умолк и снова прилег на локоть. Больше из него не удалось вытянуть ни слова.

Наступило неловкое молчание, и слушатели огорчились, что интересный рассказ так досадно оборвался. Во всем, что происходило нынешней зимой, чувствовалось приближение великих перемен. Но каких? Ведь неспроста уже с ранней зимы в степь понаехало множество пришлого народа.

- Так у них что - выходит, в домишках-то настоящие печки установлены?- высказал кто-то неуверенную догадку в надежде, что рассказ все же возобновится.

- Конечно, все так следует. И дом и печка.

- Вот жизнь! А мы на верблюдах маемся. Купил бы каждый колхоз по такому вот домику, прицепил бы к трактору - езжай куда хочешь. А то поезди-ка на верблюдах, да зимой, да по таким дорогам.

- Э, чего захотел! До нас всегда позже всех доходит.

- Это точно. Нашим бы только лошадь да верблюд,- вновь подал голос парень богатырского сложения. Густые брови на его задубленном лице угрюмо сошлись на переносице.

Все, кто был в комнате, умолкли и обратились к богатырю, как бы приглашая его высказаться. В готовности, с которой все замолчали, чувствовалось не только желание услышать важные новости, но и уважение к рассказчику, и он, похоже, знал это и понимал. Оспан или «шофер Оспан», как называли его повсюду, был заметным человеком в районе. Работал он в самом отсталом и захудалом колхозе «Жана Талап». Звучное и гордое название артели никак не соответствовало действительности. Во всем колхозном поселке, бедном и убогом, среди дедовских саманных домишек, которые с каждым годом все глубже уходили в землю, выделялось лишь несколько строений, и прежде всего новый дом Оспана под нарядной железной крышей. «О, Оспан хозяйственный человек. Что хочешь - все достанет»,- хвалили его одни, а другие отзывались о нем с завистью и даже со злобой: «Ха, была бы у меня в распоряжении машина!» Однако завистники не видели, а может быть, и не хотели видеть, что в разбитую колхозную полуторку Оспан вкладывал всю свою душу. Изношенной машине давным-давно пришел бы конец, если бы не умелые руки шофера. Оспан сам без чьей-либо помощи изготавливал в кузнице недостающие детали, подолгу ковырялся в моторе и, глядишь, там подмажет, там подвяжет - машина снова на ходу, снова тащится по разбитым степным дорогам ее облезлый старенький кузов. Постепенно Оспан настолько изучил свою полуторку, что по одному звуку, не заглядывая в мотор, мог сказать где что не в порядке и нуждается в ремонте. У иной матери ребенок не знает такого ухода, каким окружил машину Оспан.

С наступлением осенней распутицы, а затем и зимы, полуторка надолго запиралась в гараж: много раз