«Как, разве ты не умерла?»- испуганно метались зрачки черного человека с пятном на лице.

«А ты... Неужели ты еще жив?!»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Снег падал весь день и перестал лишь к вечеру. Ненадолго прояснилось, заголубело, однако мороза не ожидалось, и затишье в степи походило на коротенькую передышку в непогоде.

Степь лежала ровная, засыпанная чистым легким снегом, но чувствовалось, что где-то в необозримых ее пространствах уже начиналось движение ветра, который затаился еще до снегопада и лишь теперь дождался своего часа. Так оно и оказалось - ближе к закату появились первые признаки метели. Порывы ветра, налетавшего то с одной стороны, то с другой, завивали короткие вихри, и было похоже, что кто-то невидимый неуверенно трогает пушистое покрывало степи.

Скоро ветер окреп, установился с севера и задул, загудел, набирая силу.

Степь разом померкла от великого движения снега. Словно огромные змеи, потянулись по ветру шелестящие снежные потоки, то задирая узкие свои головы и выискивая что-то, то снова припадая к самой земле. Ярость, копившаяся в ветре, заставляла их бесноваться, и теперь все чаще и злее вскидывались над землей упругие змеиные тела. Вот уж они принялись сшибаться, сплетаясь и перехлестывая друг через друга, и в ненастной злобе своей, казалось, достигли неба, потому что свет померк вокруг и все похоронилось в сплошном воющем месиве. Какое-то время еще угадывалось невысокое солнце, задержавшееся на исходе, оно малокровно помаячило сквозь бешеную мешанину снега и ветра и угасло, закатившись в безнадежную ненастную ночь.

Пара лошадей тащила сквозь снежную метель легкую кошевку. Круто изогнутый передок кошевки нырял, как в волнах. Дорога едва угадывалась в темноте, и лошадям приходилось тесно. Пристяжной донец с отвороченной на сторону головой то и дело срывался в сугробы, всхрапывал и, выбравшись, напирал запотевшим боком на оглоблю. Однако коренник, вороной статный конь с вьющейся гривой, легко оттеснял его с дороги, и донец вновь оступался в рыхлый непримятый снег и принимался скакать, сильно выбрасывая копыта.

В сгустившейся мгле не стало видно даже лошадиных ушей. Измученный пристяжной все чаще проваливался в сугробы, и тогда опытный возница, не спускавший с коней глаз, натянул вожжи:

- Тр-р-р!..

Кошевка стала, глубоко зарывшись узкими полозьями, и только теперь путники почувствовали, насколько разыгралась непогода. Метель остервенело несла над степью целые тучи режущего снега. Дремавший седок заворочался и высунул из волчьей шубы измятое лицо. Густо пахнуло водочным перегаром.

- Приехали, что ли?- послышалось из самой глубины нагретой шубы.

- Куда там. Километров еще пятнадцать,- отозвался возница, неуклюже спускаясь с козел.

Волчья шуба завозилась, трудно, по-медвежьи подалась вперед, рука стала шарить под слежавшейся соломой.

- Ты куда положил-то?

Возница топтался впереди, снимая сосульки с теплых конских ноздрей. Лошади утомленно мотали головами. Возница, не оборачиваясь на рассерженный окрик седока, буркнул:

- Куда, куда... В передке, под ковром.

Волчья шуба снова завозилась, послышался звон посуды.

- A-а, вот она!

Путаясь в длинных полах и утопая в снегу, возница отпряг пристяжного и привязал к кошевке сзади. Сбрую с нарядными серебряными бляшками он бросил под козлы. Ветер насекал человеку лицо. Он повернулся спиной и занес в сани ногу. Волчья шуба все еще возилась, неловко выпрастывая руку с бутылкой. Возница взял бутылку, коротко хлопнул огромной лапой по донышку и, выбив пробку в ладонь, протянул бутылку обратно.

- О, дьявол!- ругался седок, совсем запутавшись в просторной шубе.

Тронулись. Статный широкогрудный конь легко подхватил кошевку. Оставшись в упряжке один, без помех, он уверенно и сильно устремился вперед. Метель обвивала вскинутую голову вороного.

В этих местах аулы редко разбросаны по степи, и путника, застигнутого в дороге непогодой, спасает лишь теплая одежда да умный выносливый конь. И люди здесь издавна умели растить и ценить хорошую лошадь. Вороной не славился быстротой и резвостью, но тем не менее в местах, где от мороза застывает на лету плевок, а в буран человек гибнет между соседними домами, это был лучший конь, самый надежный и выносливый.

Привязав к задку кошевки пристяжного, возница совсем отпустил вожжи. В такую кромешную ночь лучше всего положиться на коня. «Бурт, бурт, бурт...»- слышалось хрупанье снега под сильными копытами вороного. Высоко вскидывая колени, конь мощно взрывал наметанные сугробы. Возница по-прежнему не различал дороги, но конь, едва оступался на обочину, тут же возвращался на твердое и не сбавлял уверенного бега.

Волчья шуба, отхлебнув из бутылки, совсем завалилась в задок. Жуткая ночь неслась над одинокой кошевкой. Унылой степной дороге казалось не будет конца и края. Но вот сквозь завыванье метели послышался близкий лай собак, вороной встрепенулся, поддал ходу и скоро уперся головой в занесенные снегом ворота.

Во дворе, обнесенном забором, угадывалось желанное затишье, и возница, кулем свалившийся с козел, разглядел небольшой домик со стогом сена на плоской крыше и, кажется, коновязь, потому что едва кошевка стала у ворот, со двора послышалось призывное ржанье нескольких лошадей. Колотясь в ворота, возница всматривался, что там на дворе, и видел лишь белую пену, но вот раздался громкий лай, и старая длиннотелая сука показалась из-за копны сена. На крыльце засветился огонь, какой-то человек с фонарем в руке пошел к воротам. Собаки, смолкнув, прыгали вокруг хозяина, ожидая подачки. Человек с фонарем подошел к воротам, и возница разглядел безбородого парня с плоским как блин лицом.

Кошевка въехала в тихий заснеженный двор, парень с фонарем снова запер ворота. Волчья шуба завозилась, пытаясь подняться на ноги. Из саней послышался недовольный голос:

- Ты что, Дика, решил нас совсем заморозить?

Парень наклонился, поднес фонарь к самому лицу приезжего и тотчас отпрянул, показав в улыбке зубы. Помогая гостю стянуть шубу, он бормотал:

- Откуда я знал? Я думал, кто-нибудь другой.

Наконец шуба была сброшена, и гости, разминая ноги, направились в помещение.

Во дворе, огороженном высоким забором, стояли два дома. Только теперь, совсем вблизи, стало возможно различить их за пеленой метели. В самом большом жил хозяин - Карасай, в другом, поменьше, его старший сын Жалил. Этот дом состоял из просторной кухни и одной чистой комнаты. Здесь обычно останавливались приезжающие. «Роща Малжана», так назывался постоялый двор, была единственным жильем на десятки километров в округе.

Приезжие неторопливо направились к хозяйскому крылечку. Парень с фонарем остался убирать лошадей.

Был еще не слишком поздний час, и в заезжем доме никто не спал. Ненастье захватило в дороге многих, и сейчас в единственной комнате негде упасть яблоку. Долгий зимний вечер проходил в шумных оживленных разговорах.

Отворилась дверь и