Смертно все живое. Но кто как умирает?! Ужаснее, чем смерть этой обреченной птицы и трудно себе представить. Она как бы еще полна сил, она и сыта - зоб ее полон корма, глаза еще смотрят на белый свет, но вокруг нее все плотнее сжимается кольцо льда, постепенно, не спеша, отбирает у нее малую часть воды, с кугой, которая еще жива, шевелится под телом казарки, но иглы-льдинки со змеиным шипеньем надвигаются на птицу, схватывают перья, холодом вонзаются в грудь, вот перья хвоста уже вмерзли в лед и никакими усилиями отяжелевших крыльев не вырваться из этого силка, тем более, что ноги с красными лапами уже ничего не ощущают, безжизненны... Когда ледяной холод пронзит сердце, казарка откинет головку на длинной шее, и тогда все - конец ей...

Ахана вдруг забил озноб, будто не казарку зажали льды на озере, а он сам вмерз в какой-то страшный прорубь с голубоватой толщей льда вокруг. Как она жестока, эта жизнь, а?!- думал он в каком-то смятении.- Точно вот этот холодный бездушный лед, он ведь никого не пощадит, хотя знает, что с весной, останься казарка жива, с новым прилетом птиц она заживет новой жизнью, возможно, с теми же своими птенцами, вынужденно покинувших ее... Не дай бог споткнуться в этой жизни, дать слабинку - заживо поглотят: тот же лед, та же вода, та же земля, засасывая все глубже...

Одиноко торчащий в безлюдной степи под падающими хлопьями снега кош Ахана тоже похож на замерзающую в воде казарку. А первая пороша все сыплет с неба и сыплет не спеша. А куда ей торопиться? Все равно заровняет с землей... обметав белым бураном...

«Нет, надо уходить из этих мест. Немедля уходить! Течению жизни еще ни один человек, ни одна душа жизни не смогла противостоять. Да и невозможно. Только подчиняться надо порядкам, заведенным ею, ее натиску. Вон даже птицы улетели на юг, в теплые края своего обитания. Покинули родные гнезда, места, где вылупились на божий свет, где росли и возмужали... Но куда идти Ахану с больным ребенком, где искать приюта? У дальних родственников? Просить угла, местечка у холодного порога?! Ныне такая родня пошла, что лучше чужому поклониться. Свой, если сделает доброе дело, всю жизнь попрекать станет, до самой могилы будешь чувствовать себя обязанным за кусок хлеба. И не избавиться вовек от молвы: «Воскресил Ахана имярек из мертвых, сумасшедшему разум вернул!..» Что же получается: надеяться на чью-то милость как нищему-калеке, заглядывать в глаза и на движения бровей и жить собачей жизнью?! Только это остается? А честь, а гордость?! Где все это?! Да, в моем положении... не до жиру, быть бы живу. И до гордости ли тому, кого ждет голодная и холодная смерть в одиноком коше в глухой завьюженной степи?! Больше всего жаль Ыбанжана. Неужели он для этого родился на свет? Промыкаться глухонемым сиротой несколько лет и умереть мальчишкой на руках у здорового, но беспомощного отца?! Это ли не насмешка судьбы?.. Над ними, над обоими: и отцом и сыном! Нет, не дам умереть. Даже птица ради детеныша крыло свое отдала. Неужели человек хуже?..

Одинокая казарка устала, должно быть, за ночь оплакивать свою судьбу или просто смирилась с ней - лишь изредка подает голос. Сунула голову под единственное свое крыло и покорно ждет, наверное, своей смерти, подползающей словно змея...

Ыбан тихо застонал, прижавшись к груди отца, зачмокал губами. Пить видно, хочет, все тело еще горит. А есть не просит, второй день... Потянувшись за ковшиком с водой, Ахан вдруг ощутил другой рукой что-то мокрое на груди Ыбана... Слезы!.. Но чьи - сына, плакавшего тайно под одеялом, или отца, плакавшего над сыном, не заметившего как горючие капли сбегают по бороде?! Это знает только уходящая ночь...

Первый снег этой зимы, густо, сплошной стеной поваливший под утро, укутал всю кокшетаускую степь сплошным толстым слоем пороши. Он и сейчас еще падает хлопьями, но редкими. Тихо и безветрено, ни звука окрест. Молчит степь бескрайняя. От коша, одиноко торчащего на косогоре у озера Косколь, тянется глубокий, местами по колено, след одинокого человека, который, разрезая порошу, прокладывает себе путь на восточный склон ложбины, за которым у самого горизонта темнеет лес.

Кто же, этот безмолвный путник, бредущий по безмолвной степи, неся на спине безмолвного сына своего? Да, это Ахан. Оставив в темном коше домбру свою, что тридцать лет была спутницей его жизни, ружье - свидетеля многих охот на волков и лисиц, простившись с родными местами и несбывшимися мечтами, с годами горячей юности, он уходил в поисках новой жизни, манящей как мираж в летний зной...