В коше установилась кромешная тьма. Опасаясь, что Ыбан опять проснется в испуге, Ахан разделся и лег с ним рядом...

Вот уже неделя, как Ыбан не встает с постели. На пронизывающе холодном осеннем ветру мальчик целыми днями, от зари до зари бегал вдоль озера, проверяя расставленные на птиц силки и однажды слег как подкошенный. Не то донельзя промочил ноги, не то легкие простудил - вначале покашливал слегка, а на другой день его стал бить озноб и он уже не вылазил из-под одеяла. Потом его стало бросать в жар, он скидывал одеяла, одежду, и опять, скрючившись, ложился в постель, ища тепла. Должно быть, эта была лихорадка.

В эти дни, как назло, круто изменилась и погода. Небо затянули плотные низкие облака, сквозь которые ни разу не пробилось солнышко. Над озером гуляли холодные ветры, срывая последний пух с камышовых свечей, валя целыми снопами пожухший курак, завывая в зарослях караку? Даже кияк, росший на мелководье редкими кустиками, как волос на голове обритого, и тот свистел и изгибался словно змея, собравшаяся напасть. И всю ночь над Косколем стоят вой и стенанье ветра, будто там собрались шаманы-баксы со всего света и устроили свой шабаш, вызывая игрой на кобызах, сырнаях, сыбызги и на всяких свистящих, дудящих, гремящих инструментах злых духов со дна озера.

Постепенно накатили настоящие холода. После нескольких суток осенних черных ветров - караша - вдруг становится тихо и начинают падать снежинки. Словно сговорившись в одну из ночей снялись с озера и исчезли стаи уток. Не слышно ни зова гусей, ни журавлиного курлыканья. Иногда мимо коша пролетали трусливые ночные птицы - окпак. Теперь и их не стало слышно, улетели тоже в теплые края, должно быть. Стало голо и пусто на озере и в степи вокруг, будто огромный змей вылизал своим жалом все. А ведь недавно только здесь шумел птичий базар, не менее веселый и радостный, чем ярмарки Куянды и Атбасара, знаменитого на всю степь. Теперь голый такыр да и только.

Кончились и запасы птичьего мяса, которые они успели с сыном сделать. Лишь недавно Ахан сварил двух-трех чирков в ведре и весь день отпаивал Ыбана бульоном. Показав жестом, чтобы не открывался и лежал спокойно, пока он вернется, Ахан вышел из коша и направился к озеру. Он долго бродил по берегу, встретив за весь день над всем озером из летающих лишь чибиса и двух-трех лающих птиц - трясогузок. Вода местами покрылась наледью, кое-где еще оставались чистые пространства. Он до вечера по два раза обошел силки, расставленные днями назад. Нигде ни птицы, все лежат пустые.

Отчаявшись совершенно, Ахан решил изловить двух трясогузок, которые болтая головками, тряся хвостиками, копошились то там, то тут в полузамерзшей глине. Но и они, видно, решили поиздеваться над старым охотником, который в доброе время на них и не взглянул бы. Да и сами они раньше могли сесть прямо возле ног и заниматься своими делами, уверенные, что их не тронут. А тут - кинь шапкой, прикроешь, так нет, посидят, уставившись глазками-зернышками, потявкают по-собачьи, а как только Ахан размахнется длинным бичом, прихваченным на всякий случай, тут же взлетают, пискнув с насмешкой: «Тьфу, шайтан!»

Разозленный на неудачный день и думая о том, что неплохо бы больному мальчику хоть немного сурпы горячей отварить, Ахан принес из коша двуствольное ружье, подарок покойной жены Урхии с серебряными накладками. В нем собственно оставался один патрон, заряженный на волка - на всякий случай оставленный Аханом. «Охотничек!»- горько усмехнулся Ахан, целясь в шаукильдека. Вместо волка целишься в воробья!..

Раздался выстрел. Ахан поднял голову: над озером испуганно крича, поднялись коршуны, чибисы, вечно вдовые, кез-куйруки, куладына. «Поспешил!»- подумал Ахан и сплюнул в сердцах. Но особенно горько пожалел он, что выпустил последний патрон, когда увидел вдали, где-то в середине озера стаю казарок - должно быть последних. А ведь он недавно слышал их голоса и как мог забыть... Он с ненавистью глянул на растерзанное, разлетевшееся на мелкие кусочки тельце шаукильдека (кулика) вскинув пустое ружье на плечо, побрел домой...

Ночь выдалась особенно морозной. Утром, подойдя к озеру, Ахан обнаружил, что большая часть поверхности воды, еще вчера густой и словно клейкой, сегодня прочно замерзла. Это его обрадовало и вселило в него надежду. Ступая осторожно, он подобрался поближе к середине, прячась за кустами камыша и куги. Глубокий участок озера еще не взялся льдом, лениво катил темные волны. На воде сидел целый выводок казарок. Человека, подошедшего с подветренной стороны из-за кустов, они не заметили. Посидят на воде, у края льда, сбившись в тесную кучку, потом плывут в другую сторону на открытое место.

Такое чудо Ахан наблюдал впервые. Весь птичий род уже давно улетел в теплые края, не считая местную мелочь, зимующую дома, а этот выводок казарок все еще здесь. Присмотревшись, он понял почему и изумился. Нет, они не искали водоросли, как это делали летом, а прощались. Это Ахан понял по их поведению: сбившись в кучу, там, ветра было меньше, они подолгу простаивали, изогнув шеи и расправив крылья и сложив их на самую крупную среди них птицу - гусыню, словно обнимая ее. Та сидит молча, печально изогнув шею или кладет голову на спину птенцов издает тихие звуки, будто жалуется на свою судьбу. Вскоре стая опять пускается в прощальное плавание.

Наметанным глазом охотника с ловчими птицами Ахан определил сразу: у казарки-матери подбито одно крыло. Скорее, она летом потеряла крыло, спасая гнездо свое от налетевшего сокола. Куда ей теперь с одним-то крылом? Пусть даже поднимется, но далеко ли улетит?! Остается одной зимовать на этом озере и, если повезет пережить холода, не попасть в лапы волку или лисице, дождаться возвращения весной родных птенцов. Но такое бывает редко. Птенцы тоже будто чувствуют это и до последнего держатся рядом с матерью. А заводь все уже, лед наступает кольцом. Вот- вот птенцы оставят мать-калеку... «Чем не судьба человеческая?!- тяжко думал Ахан, глядя на эту печальную стаю.- Умереть одиноко на этом пустынном острове, может ли быть горше судьбы?!»

Ахан было покинул свою засаду, чтобы идти дальше вдоль берега, но был остановлен громкими встревоженными криками казарок, будто на них напал ястреб или вдруг налетела буря: окружив мать, они плавали и часто били крыльями по воде, издавая дикое гоготанье. Ахан вспомнил о больном и голодном сыне в